зимы или задержать лето подольше, в некотором смысле являются попытками воссоздать мир заново, «переделать его в соответствии с желанием сердца». Однако если мы хотим понять точку зрения древних мудрецов, пришедших к подобном взгляду на мир, мы должны отрешиться от наших современных представлений о безмерности Вселенной, о ничтожности и незначительности места человека в ней. Мы должны представить себе, что бесконечность пространства сократилась до нескольких миль, а бесконечность времени – до нескольких поколений. Для первобытного человека горы, ограничивающие видимый горизонт, или море, расстилающееся перед ним, – это и есть границы мира. За эти тесные пределы он никогда не выходил, и даже его воображение не в состоянии было представить, что лежит за водной гладью или дальними сизыми холмами. О будущем он почти не думает, а о прошлом знает только то, что передается из уст в уста его соплеменниками. Предположить, что мир, ограниченный в пространстве и времени, был создан по воле существа, подобного ему, не составило большого труда, и он может легко вообразить, что и сам способен ежегодно повторять работу по воссозданию мира своей волей и заклинаниями. А если первобытные сообщества вводили магические обряды, связанные с обновлением или сохранением всего сущего, то сила обычаев и традиций способствовала устойчивости этих обрядов еще долгое время после того, как прежние представления о мироздании были вытеснены более современным пониманием, а племена превратились в нации.

CV. Волшебная весна

Общее объяснение этих и многих других подобных действий сводится к тому, что они являются или изначально являлись магическими обрядами, призванными обеспечить возрождение природы весной. Средствами, с помощью которых, как предполагалось, достигалась эта цель, было подражание и сочувствие. Не понимая истинных причин происходящего, первобытный человек верил, что, для того чтобы вызвать к жизни явления природы, от которых зависела его жизнь, ему достаточно было подражать им, и что своего рода представление, разыгранное им на лесной поляне или в горной лощине, или на пустынной равнине, или на продуваемом ветрами берегу, будет воспринято этими самыми силами природы. Ему казалось, что, наряжаясь цветами и растениями, он помогает земле покрыться зеленью, что, разыгрывая постановку погребения зимы, он прогоняет это мрачное время года и расчищает путь для возвращающейся весны.

Если нам трудно даже в воображении погрузиться в то состояние ума, в котором подобные вещи кажутся возможными, попробуем представить себе первобытного человека, когда он впервые начал задумываться уже не об удовлетворении своих животных потребностей, а о первопричинах окружающих явлений, стал размышлять о том, что мы сегодня называем законами природы. У нас, знакомых с концепцией закономерности, с которой сменяют друг друга явления мироздания, почти нет поводов сомневаться, что причины, порождающие эти следствия, перестанут существовать, по крайней мере, в ближайшем будущем. Но эта уверенность в постоянстве природы порождается только опытом, который приходит в результате длительных наблюдений и традиций науки; а дикарь лишен тех элементов опыта, которые могли бы успокоить его перед лицом изменчивых и зачастую враждебных сторон природы. Неудивительно, что затмение повергает его в панику, и он думает, что солнце или луна непременно погибнут, если он не поднимет шум и не пустит в воздух стрелы, чтобы защитить светила от чудовища, грозящего их поглотить. Неудивительно, что он приходит в ужас, когда в ночной темноте полоска неба вдруг озаряется вспышкой метеора или весь простор небесного свода озаряется мерцанием звезд.

Даже явления, повторяющиеся через фиксированные и равномерные промежутки времени, могут восприниматься человеком с опаской, прежде чем он сознает упорядоченность их повторения. Скорость осознания периодических или циклических изменений в природе во многом зависит от продолжительности конкретного цикла. Например, цикл дня и ночи везде, кроме полярных областей, столь короткий и, следовательно, многократно повторяющийся, что люди, вероятно, вскоре перестали всерьез задумываться о том, что он может не повториться, хотя древние египтяне ежедневно прибегали к определенным обрядам, чтобы утром вернуть на восток огненную сферу, которая вечером опускалась за багровый горизонт. Но с циклом времен года дело обстояло далеко не так. Для любого человека год – это значительный срок, ведь число отведенных нам лет ограничено. Для первобытного человека с его короткой памятью и несовершенными средствами фиксации времени год вполне мог быть столь длинным, что он вообще не сознавал его как цикл и с непременным удивлением наблюдал за сменой земных и небесных пейзажей, попеременно волнуясь и тревожась, радуясь и унывая, в зависимости от прихода света и тепла, дождя и засухи, перемен во флоре и фауне. Все подобные явления служили его утешению или угрожали его существованию. Осенью, когда увядшие листья кружились по лесу, а он смотрел на голые ветви, мог ли он быть уверен, что они когда-нибудь снова зазеленеют? Когда день за днем солнце опускалось все ниже и ниже, мог ли он быть уверен, что светило когда-нибудь вернется к прежнему небесному пути? Даже убывающая луна, чей бледный серп с каждой ночью становился все тоньше и тоньше, могла вызвать в его сознании страх, что когда-нибудь она навсегда бесследно исчезнет.

Эти и еще тысячи подобных опасений, возможно, будоражили воображение и тревожили покой человека, впервые начавшего задумываться над тайнами мира, в котором он жил, и задумываться о более отдаленном будущем. Естественно, что с подобными мыслями и опасениями он должен был сделать все, что от него зависело, чтобы на ветвях снова зацвели цветы вместо увядших, чтобы низкое зимнее солнце вернулось на свое прежнее место летом и вернулась яркость серебристого светильника убывающей луны. Мы можем смеяться над его тщетными попытками, но, проведя ряд опытов, многие из которых были изначально обречены на неудачу, человек на собственном опыте убедился в тщетности одних и плодотворности других своих действий. Ведь магические обряды есть не что иное, как неудачные эксперименты, которые продолжали повторять только потому, что их исполнители не сознавали их несостоятельности. С развитием знаний эти обряды либо вообще предаются забвению, либо проводятся в силу привычки долгое время после того, как забываются смыслы, которые в них были заложены. Таким образом, утратив свое значение, перестав считаться торжественными обрядами, от точного исполнения которых зависит благополучие и само существование общества, они постепенно опускаются до уровня простых праздников и забав, пока на последней стадии вырождения не превращаются наконец в детскую игру. Именно на этой последней стадии устаревания и упадка сегодня находится большинство старых магических обрядов наших европейских предков. Тем не менее этот процесс продолжается, и прежние обряды и убеждения уносятся восходящим потоком тех многочисленных сил, моральных, интеллектуальных и социальных, которые ведут человечество вперед к новой и неизвестной цели. Мы можем испытывать некоторое