нравится недоумевать сверх меры. Так что взвешивайте, правда ли вам нужны отсылки к Кафке в курортном романе. Ищите интересные образы не только вокруг, но и внутри себя. И ваша литературная тень оживет. Затанцует, совсем как у Питера Пэна!

Художественная правда и художественная интуиция

Представим себе, что мы пишем историю. Любую, о чем угодно, и она на каком угодно этапе. И вот мы написали фрагмент, и он… вроде бы прекрасен, как рассвет. Или, по крайней мере, не хуже других. Мы перечитываем его, не находя особых ошибок, и удовлетворенно вздыхаем: не зря просидели несколько часов. Поцелуй состоялся. Или срывание маски с предателя. Или великое сражение. Или героическая смерть.

Пора идти дальше, раз даже исправлять нечего. События должны двигаться, персонажам нужно кого-то спасать или убивать, выбираться из постели или расставаться, но что-то внутри — что-то, именно оно, неопределенное местоимение, а не наш внутренний Критик, как раз отлучившийся попить чаю, — вдруг начинает даже не противно, а странно и тревожно свербить.

«Это не то. Было не так».

То есть как не так? Да классно же!

Мы отбираем у бедного Критика чашку и зовем его на помощь, смотрим уже вдвоем. Критик не может придраться к стилю: все обычно. Не может придраться к логике: происходит вроде то, что должно, и все ведут себя примерно так, как должны. Не может придраться к месту сцены в структуре книги: здесь должно быть жарко? Жарко. Должно быть холодно? Холодно. Должен капать яд? Вот он, капает. Мы мучаем Критика и себя час, два, три, и в конце концов он устало машет рукой, отбирает чашку с остывшим чаем и со словами «Ну не знаю, наверное, ты просто тупое ничтожество» удаляется. А мы всё сидим, глядя на наш вроде бы хороший текст, уже в полной прострации: нас даже поругать некому. Ну разве что Самозванец из-за угла подначит: «А я говорил, что ты только притворяешься автором? У настоящих-то писателей чуйка на такие вещи! И мистическая связь с героями, прямой контакт с ними 24×7 без помех в эфире! Лезь в пушку!» Звучит как завязка триллера, да? А между тем, вполне возможно, мы просто потеряли художественную правду. Или, наоборот, так увлеклись ее поиском, что забыли о художественной интуиции. И помехи в эфире тут вполне возможны.

Художественная правда — зверь в литературоведении популярный, известный в веках, но ему даже в словарях до сих пор дают довольно размытые определения, по которым не поймешь, как он выглядит, где водится и как ловится. Примеры:

Художественная правда — отображение в искусстве жизни в соответствии с ее собственной логикой, проникновение во внутренний смысл изображаемого.

Или вот:

Художественная правда — нечто действительно правдивое, а иной раз и более правдивое, чем сама правда.

Первое определение дал толковый словарь, второе — Хемингуэй, и да, оба устрашают, запутывают и налагают на нас огромную и при этом мутную ответственность. Но у них есть важное смысловое пересечение: правд как таковых в жизни довольно много, а ваша и у вашей книги — одна. Самая правдивая, сильная и выразительная. Но найти ее только умом и логикой довольно трудно. Как и поймать хвостик пробравшейся в нее лжи.

Искать, где именно вы оступились, необязательно в глобальных «он не мог так сделать». Возможно, «он» не мог так подумать. Почувствовать. Посмотреть в ту сторону. Возможно, в его диалоге с другом или врагом есть буквально одна фраза, которая убивает все; стоит убрать ее — и будет хорошо. А возможно, он сорвал розу не того цвета.

Когда мы внезапно зовем очень старого друга, с которым все последние годы общались лишь онлайн, погулять, тащим с магазинной полки невзрачную книгу или выходим из автобуса до того, как доедем домой, нас редко подстегивает к этому глобальный пинок в виде серьезного события. Обычно это, скорее, шепот ветра, который можно и не услышать, ну или петух, клюющий нас в филейную часть. Но по итогу мы можем получить что-то удивительное: новый интересный проект; автора, чьи книги будем читать; или кота, которого возьмем домой. Суть этой интуиции — суть самой жизни. Вселенная в ответ на наш явный или подсознательный запрос дает знаки, чтобы мы нашли кусочки важного и встроили в свою реальность. Или оттолкнулись и выплыли. Или погибли и переродились. Бенджамин Хофф, автор книги «Дао Винни-Пуха. Дэ Пятачка», относит все это к пути дао — мировоззрению, опирающемуся именно на внутреннюю логику жизни. Она довольно часто оказывается мудрее и непредсказуемее, чем мы можем предположить, наблюдая внешние факторы или яростно гребя против течения.

Когда мы игнорируем эти вроде бы иррациональные знаки и порывы, в какой-то момент слышим фальшивые ноты. Оказываемся не там, где хотели. Со странными людьми, которые нам не совсем нужны. Все выглядит вроде бы адекватно: жизнь идет своим чередом, не превратилась в ад, и, по логике, не требуются нам ни новая работа, ни кот, ни автопокупаемый автор. По логике. Внешней. Но внутри свербит: «Не то». Ничего не напоминает?

Для меня суть художественной интуиции — умение понимать, что Вселенная — не опыт, не используемые сюжетные тропы и не поглавный план в отдельном файле — хочет и может сказать вашему персонажу в ответ на его поступки. И какие запросы подсознательно или явно он посылает ей. А суть художественной правды — следить за тем, чтобы персонажи Вселенную слышали. Именно ее. Не тренды, не любовно составленный план, не законы зрелищности. Ведет ли она их к победе или к смерти, они должны идти туда. Но если персонаж сознательно зажимает уши и ломает свою жизнь — это тоже материал для мощного хода. Иногда не послушать один совет Вселенной — значит прийти к другому, который еще важнее.

В одной из кульминационных глав моего романа «Невертаун» — ретеллинга книги Джеймса Барри «Питер Пэн» — было несколько таких едва не потерянных правд. Там собралось много персонажей с настоящим адом в голове: взвинченных, усталых и напрочь оглохших. И вроде все писалось лихо и прекрасно, диалоги и эмоции были ух, а сражения — ах, но ощущение «неправда, этого не было, точнее, было не так» не проходило.

Взять, например, моего Питера: по всем законам канона (у нас же р-р-ретеллинг!) и плана ему, в отличие от остальных героев, следовало деградировать окончательно и бесповоротно. И он докатился до этой точки, но потом постучал со дна и спросил: «Эй, а куда ты дела