Выйдя из последнего, где на мои вопросы слышу привычное «нет», понимаю, как устал. Записка не помогает. Манускрипт Войнича, не меньше (Прим. автора: рукописная книга, написанная пятьсот лет назад неизвестным автором, на неизвестном языке, с использованием неизвестного алфавита).

Домой возвращаюсь с одной матрешкой, за которую отдал двести евро. У нее, сука, там, где должна быть шея, жемчужное ожерелье нарисовано.

– Как успехи? – Сафин звонит с утра пораньше.

У меня после перелета голова разрывается на атомы. Я не помню своего имени, фамилии, где я и кто по жизни. Так, существо под одеялом и утренним стояком. Мне снилась она.

Мычу в трубку. Глаза режет августовскими лучами. Не солнце, а красный световой меч Дарта Вейдера.

– Ты помнишь, какой сегодня день? – его голос приторный. Для утра слишком много сладкого.

– День домашнего печенья?

Спускаю ноги на пол, голову наклоняю вперед и лбом упираюсь в раскрытую ладонь. Ее же растираю сам лоб.

Я все еще где-то между Новосибирском, Москвой и Питером. А если… Если она в какой-нибудь деревне? У бабушки, например. У Тани же есть бабушка?

– Эй, Марино? Ты вообще слышал, что я только что сказал? – черт, Сафин продолжает бормотать в трубку.

– Прости, я тебя не слушал.

– У меня свадьба. Забыл?

– А мальчишник был? – раскрываю глаза. Тимур, свадьба, королева, торт…

– Да. И ты ушел через час.

И все из-за нее. Всю жизнь мою на лоскуты порвала и на нити расплела.

– Вот такой скучный у тебя был мальчишник, значит.

Варю кофе, посматриваю в окно. Август в Риме тихий. Но именно в этом месяце мы и познакомились с жемчужиной. Прошел год. Ровно год, как я увидел ее в том кафе. Зыркнула на меня и отвернулась. Губы в мороженом, сидит, уплетает граниту, и ей ни до кого нет дела.

А потом убежала. Дурная привычка. Но я нашел. Затем снова нашел, и снова…

От дозы кофеина пульс пробивает отметку в сто двадцать ударов в минуту. Кровь приливает к вискам, они пульсируют.

У друга свадьба, а у меня и подарка нет.

Надеваю какой-то выходной костюм, начищаю туфли. Не причесываюсь. По дороге до дома покупаю букет для Вари. Эти Сафины сумели договориться о свадьбе в моем поместье.

Жизнь течет, я стараюсь встроиться в общую картину.

Если Тимуру подарю мини-шлем с моим автографом, он сразу его запульнет в меня или будет время скрыться?

Дом не узнать. Столы, тряпки на фонтане, мои любимые канапешки с красной икрой. Но аппетита нет. Во рту постоянная горечь разочарования ощущается.

Искусственно улыбаюсь, заставляю себя немного отвлечься и повеселиться. А в голове как шарманка: «Таня, где она?».

Одиночество становится невыносимым.

Танцую с какой-то брюнеткой, не спросив ее имени. Меня не интересует цвет глаз и размер груди. Совсем отчаялся. Она же вроде ниче такая. Наверное. взглянул ей в лицо лишь на секунду, когда она первая пригласила меня под песню Stevie Wonder «I just call to say i love you». Именно строчка из этой песни была написана в «Списке желаний» Татьяны Жемчужиной.

Это глупо. Не помню, чтобы Эльза интересовалась хитами 80-х. Скорее всего, я что-то понял не так, или Таня ошиблась.

Взгляд касается толпы и шерстит по парочкам, пока не натыкаюсь на знакомую макушку. Темно-русые волосы, невысокий рост, округлая привлекательная попа. На девушке такое же платье, что я видел на Тане.

Все расплывается.

Отталкиваю ту, с которой танцевал. Не хватает еще, чтобы жемчужина меня застукала. Кошка ревнивая!

Несусь как неадекватный через столы. Стулья падают, тарелки с приборами тоже на земле. А Таня не смотрит, не видит.

Чувствую, как першит горло, а грудь сдавливает тугими ремнями.

– Таня! – зову.

Спина покрывается мурашками.

Как она здесь оказалась? Почему никто мне не сказал?

И почему она не поворачивается ко мне? Я ведь зову ее!

– Майк! – Сафин останавливает меня, перерезав путь. Ненавижу! Что он творит? Она ведь сейчас уйдет, и я снова буду гоняться за ней по всему миру.

Злобно смотрю на друга. Разорвать готов и разрубить на куски, как маньяк.

– Здесь нет Тани, Майк.

Тим еще и разговаривает со мной как с психбольным. Осторожно, тихо. Поправляет рубашку на мне, отходит, но взгляда не прерывает.

– Как нет? Вот же она, – указываю рукой в сторону девушки в Танином платье. Испугал беднягу.

И да, это не Таня. Похожа, но это не она.

Извиниться бы надо, а меня чувства душат. Просочились, когда я рвано дышал, теперь по венам и клеткам распространяются. Я уже в других ее вижу…

– Ты торт уронил. Свадебный.

– Прости.

Мне пофигу.

– На Варькино платье.

Королева стоит в паре метров. Глаза убийственно острые. Два штыка, пронзающие мое бренное тело.

– Прости, Варя.

Возможно, наутро я попрошу более искренние извинения, но сейчас я лишь хочу остаться одному и мне так плевать, чье платье испачкал тортом, и кого задел своим сумасшествием.

Я – Майк Марино, эгоист с рождения, и мне очень плохо.

Глава 43. Майк

Август.

Гран-при Италии. Монца

Перед гонкой совершаю стандартные для себя ритуалы: немного тренируюсь, пинаю мяч, слушаю музыку. Затем уже могу переодеться и спуститься в боксы.

Но целых полтора месяца перед последним пунктом разворачиваю заюзанную напрочь записку.

Клянусь, что на протяжении всего этого времени был готов ее разорвать, а напоследок сжечь.

Часть текста, что попадала в сгибы, стерлась, но я воспроизведу написанное с теми же ошибками, что и на клочке бумаги. Вызубрил.

«Париж. Франция». Рядом рисунок Эйфелевой башни. Внизу подпись с названием. Написано с ошибками. Но хорошо, что подписала, потому что разобрать, что за башня, было бы крайне тяжело.

«I just call to say i love you» Stevie Wonder 1984 г».