– Ты встал на пути дьявольских сил, которые терзают Россию. Ты – волнорез, о который расшибаются волны тьмы. Ты – богатырь, разрушающий град обойную машину, ломающую кремлевские стены. Ты – избранник Божий, несущий в руках икону Русской Победы!

Бекетов снаряжал Чегоданова в великий поход. Оснащал его оружием, знаниями. Прокладывал путь, которым двигались великие государственники, создававшие империю между тремя океанами. Он подключал Чегоданова к неиссякаемым источникам власти, которая окропляется небесной водой, берет начало в Божественном промысле, превращает земного правителя в Избранника Божьего.

– На тебе Перст Божий. Тебе уже не уйти, не убежать. Твое могущество – от Небес. Ты больше чем президент. Больше чем вождь и лидер. Ты – помазанник. Об этом хотел сказать тебе псковский старец. Об этом были его слезы.

Бекетов внушал, заговаривал, закладывал в Чегоданова волшебные коды, которые станут управлять его деяниями среди побед и трагедий. Так настраивают музыкальный инструмент, готовят к исполнению великой симфонии, священной музыки Русской империи.

– Люби народ и бойся Бога. И будешь непобедим!

Бекетов облучал Чегоданова золотом кремлевских соборов, росписями Грановитой палаты, ликами древних икон, беломраморным Георгиевским залом, золотыми письменами с перечнем полков, батарей, экипажей. Эти тайные лучи преображали Чегоданова. Крупицы священного золота бежали в его крови. В душе загорались лампады. Ангел с горящим копьем вставал у него за спиной. Он больше не был случайным временщиком, занесенным в Кремль сорным ветром истории. Он был державный властелин и помазанник.

– Верь, и ты победишь!

Бекетов вписывал Чегоданова в историю. Открывал ему место среди великих созидателей, родоначальников царств, устроителей земель, непревзойденных победителей и творцов. Бекетов создавал о Чегоданове восхитительный миф, который будет подхвачен поэтами, музыкантами, историками, и его именем будут названы города, а время, которое ему подарило Провидение, будет временем Чегоданова.

– Верь, ты победишь!

Бекетов видел, как страстно горят глаза Чегоданова. Как на губах дрожит улыбка, то властная и царственная, то наивная и восторженная. Он уверовал в миф, который создал для него Бекетов. Жил в этом мифе, как в дивных лучах. Плыл в ковчеге в океане русской истории.

– Вот почему тебя ненавидят, выносят на «оранжевых» митингах смертные приговоры. Совершают в сатанинских церквях заупокойные черные мессы. Вот почему в русских монастырях служат по тебе заздравные молебны, окружают защитным поясом Пресвятой Богородицы. Государство Российское – высшая для тебя святыня. Служение этой святыне – дело Божье. Помогай тебе в этом деле Бог, Федор Чегоданов!

Бекетов умолк, утомленный, исполненный суеверного ожидания. Как литейных дел мастер, отливший колокол и вымаливающий первый певучий звук. Как создатель самолета, сотворивший небывалую машину и ждущий ее броска в небо.

Чегоданов молчал, завороженный. Казалось, он прислушивается, как стучит в нем новое сердце, как дышит его преображенная плоть, как радостно трепещут его помолодевшие мускулы.

– Я раздавлю оранжевую гадину! Я подпалю шерсть на ее оранжевом загривке! Это чудище превратится в оранжевого зверька, и я помещу его в зоопарк, в отдел грызунов! Градобойная машина разобьется в щепки о Кремлевскую стену! Они думают, что я сплю, но я проснулся! Я бодрствую, я верю, и победа будет за мной!

Эти слова Чегоданов произнес с веселой злостью, с жестокой уверенностью и властной непреклонностью. И Бекетов возликовал. Колокол зазвенел певучим и грозным рокотом. Крылатая машина взмыла, оставляя в небе пылающий след. Преображение Чегоданова состоялось.

– Мы победим на выборах, и навстречу их ядовитому пожару направим свой встречный пал, свой священный огонь. Навстречу их шутовской революции с бубенцами и воздушными шариками мы направим могучую революцию Русского Развития. Мы оживим оборонные заводы и станем строить самые лучшие в мире самолеты и танки, самые совершенные и неуязвимые ракеты. Мы снова наводним Мировой океан нашими кораблями, а ближний и дальний Космос засеем лабораториями и орбитальными группировками. Мы возродим великие научные центры и культурные школы. Построим великолепные города на месте сгнивших поселков. Всколосим на полях невиданные урожаи. Мы начнем огромную работу, чтобы каждый нашел в ней свое творческое место, и в этом Общем Деле снова ощутим свое единство и нерасторжимость. Мы обратимся к народам Евразии, тоскующим по былому единству и процветанию, и станем строить наш великолепный братский союз, сочетая пространства, народы, культуры в симфоническое единство. В нашу жизнь, в наше государственное устройство, в наши университеты, гарнизоны и семьи мы привнесем Христовы заповеди, райские смыслы, Божественную справедливость, и Россия среди гибнущего заблудшего мира снова станет светочем и надеждой народов. И это сделаю я, Чегоданов!

Бекетов внимал словам этой тронной речи. Нет, не напрасны были его упования, его великие труды и проповеди. Пробуждение Чегоданова состоялось. Рождение лидера совершилось.

Чегоданов обнял Бекетова на прощание, и эти объятия показались Бекетову железными. И он подумал, что у России наконец появился несгибаемый лидер.

Урал встретил Бекетова трескучими морозами, заснеженными сосняками, угрюмыми городами, в которых люди были заняты вековечным делом – плавили руду, лили металл, строили тяжеловесные машины. Терпели, роптали, продолжая свинчивать болтами и гайками Европу и Азию, притягивать стальными канатами казахстанские степи, приваривать кромку Ледовитого океана. Бекетову казалось, он чувствует, как хрустит от напряжения древний гранит, туманится жерло Ганиной ямы, благоухают иконы в храме на Крови.

Урал – таинственное место в России, где топор дважды рубил древо русской истории. Умер «белый» православный монарх, унеся в земную щель свое «белое» царство. Родился уральский демон, кинувший на плаху великое «красное» царство, разбросавший по просторам Евразии его четвертованное тело.

Бекетов смотрел на запорошенные снегом гранитные лбы, и наклонная башня Невьянска казалась издали легким пером, упавшим из хвоста серебряной птицы.

Нижний Тагил выглядел неостывшим слитком. В угарной дымке, с железными облаками и громадными трубами, он изрыгал сизый пепел, в котором переливалось и меркло большое красное солнце. Уралвагонзавод предстал нескончаемой чередой корпусов, сгустками окаменелого дыма, лязгом стальных путей, проблеском высоковольтных линий. И внезапно из этих утомленных нагромождений, из дымных клубов, из тусклых отблесков сварки вылетал танк. Упругий, звенящий, сиял, как стекло, в ликующем блеске морозного солнца. Рвался в даль снегов, качал пушкой, сверкал гусеницами, оставляя ребристый след, гаснущие трели и рокоты.

У заводской проходной с изображениями советских орденов Бекетова встретил директор. Провел сквозь электронные турникеты, мимо вооруженной охраны.