Брусилов заинтересованно взглянул: перед ним, натянув застиранную простыню до подбородка, лежал курносый худенький паренёк. Поздравив Пальшину с наградой, генерал смущённо положил Георгиевский крест на тумбочку.

Атаман Григорий Семёнов стараниями большевистской пропаганды превратился в кроваво-одиозную фигуру, но… Но вопреки всем усилиям врагов остался фигурой загадочной и крайне трагической. Боевой казачий атаман, диктатор и ярый сторонник Учредительного собрания. Писатель и поэт, причём небесталанный. И человек, способный собственной рукой казнить другого. Великий дамский угодник и отчаянный донжуан — в то же время истово верующий христианин. Кто же он, казачий атаман Григорий Михайлович Семёнов?

НАЧАЛО

Будущий герой — не только у красных были герои Гражданской войны; они принадлежат всей нации, — родился 13 сентября 1890 года в семье забайкальских казаков, проживавших в станице, на берегу реки Опок. Дед будущего забайкальского диктатора был богатейшим скотоводом, а бабка вела свой род от древних безжалостных завоевателей-чингисидов. Вполне вероятно, что в юном Гришке где-то глубоко засел ген дальнего предка по женской линии — самого Чингисхана!

Мальчик рос очень способным и крайне любознательным. Ещё не умея читать и писать по-русски, он отлично изучил разговорный монгольский язык и свободно общался со степняками. Весьма интересовало его и буддийское вероучение, в котором по сей день многие европейцы находят потаённые откровения. Несколько обеспокоенные возникшим увлечением, родители Григория вкупе с местным батюшкой стали направлять интересы мальчишки несколько в иную сторону — на столе юного Семёнова появились книги по русской и мировой истории, философии и теософии, а затем даже по политической экономии. Круг интересов Григория стал обширен. Как многие юноши, молодой казак Семёнов писал стихи в заветную тетрадь. Позднее он даже издал два стихотворных сборника, которые не сохранились. Но, быть может, эту библиографическую редкость где-то ещё прячут за семью печатями?

Будущий диктатор учился в церковно-приходском училище, где показал себя одним из первых и самых способных. Продолжить образование на семейном совете решили в Чите, и Григорий поехал туда — сдавать экзамены в пятый класс гимназии. До экзаменов его допустили, он сдал их блестяще, но принять в гимназию его не смогли «в связи с отсутствием вакансий». Что стояло за этой обтекаемой и туманной формулировкой, осталось неразгаданной тайной. Что оставалось потомственному забайкальскому казаку? По примеру предков, попытать счастья под овеянными славой ратными знамёнами России. Григорий Семёнов поступил в Оренбургское казачье училище, из которого был выпущен офицером в Первый Нерчинский полк.

Потянулись годы однообразной службы в суровом Забайкалье, но грянула Первая мировая война, и Первый Нерчинский полк отправился на фронт. Храбрости Семёнову было не занимать, лихой казачьей удали тоже — за три года боевых действий на Втором Кавказском фронте Григорий Михайлович дослужился до чина подъесаула — это соответствует современному званию капитана, — и получил за храбрость четырнадцать боевых наград!

Вот как характеризовал Семёнова его начальник, прекрасно образованный — он блестяще закончил имевший собственную титуляцию Горный корпус и получил диплом горного инженера, — впоследствии ставший главнокомандующим войсками Юга России генерал-лейтенант Пётр Николаевич Врангель: «Бойкий и толковый офицер с характерной казацкой смёткой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства. Умеет быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Отрицательные свойства — значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах достижения цели».

После февральской революции на дальний от столицы фронт приехал премьер-министр Временного правительства Александр Фёдорович Керенский. В числе других отличившихся военных он познакомился и с героем-офицером подъесаулом Семёновым. Тот произвёл на премьера большое впечатление и быстро сумел завоевать его полное доверие.

ЕСАУЛЫ И КОМИССАРЫ

Стараниями многочисленных большевистских агитаторов боеспособная, одержавшая множество побед, имевшая славные вековые традиции, всё ещё сильная русская армия потихоньку стала разваливаться. Правительство приняло решение о создании Добровольческой армии. Одним из офицеров, способных успешно заниматься этой работой, премьер Керенский посчитал подъесаула Первого Нерчинского полка, кавалера многих боевых наград Семёнова. Через своё доверенное лицо — офицера Генерального штаба Муравьёва, — Керенский сделал Семёнову соответствующее предложение, и будущий атаман его с радостью принял. Он всегда был твёрдо убеждён: России нужна сильная, боеспособная армия! Подъесаулу выдали множество разнообразных удостоверений и предписаний: используя их, ему следовало добраться до Читы и там в сжатые сроки сформировать отряд численностью не менее шестисот сабель. Причём не возбранялось привлекать в ряды Добровольческой армии бурят и монголов.

Тут кроется первая тайна атамана Семёнова. Он далеко не сразу отправился в родные края. Зато представил доверенному лицу премьера полковнику Муравьёву детально разработанный план… военного переворота! План подъесаула отдавал авантюрным душком, но имел два неоценимых преимущества: казался вполне реальным и легко выполнимым в тот конкретный отрезок времени. По мнению будущего забайкальского диктатора, следовало немедленно поднять по тревоге и мобилизовать военные училища в Петрограде и других крупных городах и с помощью юнкеров немедленно арестовать в полном составе все Советы рабочих и солдатских депутатов! Затем юнкеров использовать для постоянной и круглосуточной охраны важнейших объектов столицы (вокзалы, мосты, телеграф, телефон) и поддержания в ней должного общественного порядка. Этот план Семёнов предложил Генеральному штабу примерно в июне 1917 года и выразил готовность лично участвовать в его реализации. Как удивительно план атамана напоминает «ленинский план вооружённого восстания»! Не попала ли бумага Семёнова в руки большевиков, которые, как выяснилось, оказались большими мастерами плагиата, за неимением собственных идей.

Ответа из Генерального штаба не последовало. Господа генералы сочли недостойным даже рассматривать какие-то «бредни „эмбрионов Бонапартов“ местного пошиба». Применение военной силы, а тем более арестов в политической борьбе посчитали недопустимым: армия вне политики! Генералы проявляли благородство и щепетильность, правда, потом спохватились и попытались использовать тех же юнкеров, как и предлагал Семёнов, но… поздно. Большевики благородством не отличались и спустя четыре месяца сами совершили государственный переворот и арестовали членов Временного правительства.

Раздосадованный тем, что «имеющие уши не слышат», Семёнов подался в Читу, добыв себе ещё и документ от Петросовета. Как вскоре выяснилось, это оказалось дальновидным шагом — в Иркутске будущего атамана задержали и поставили пред ясны очи комиссара Сергея Лазо. Карьера Григория Михайловича могла бы закончиться, но казачий офицер был хитёр, ловок и очень красноречив. И у него имелся подлинный документ Петросовета! Он сумел убедить Лазо в своей революционной настроенности и намерениях создать в Забайкалье части Красной гвардии. Это спасло Семёнову жизнь, и Лазо распорядился пропустить «революционного есаула». В Забайкалье Семёнов ехал не один — вместе с ним путешествовал знаменитый барон Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг! Тот самый барон Унгерн, который позже стал ваном (правителем) Внешней и Внутренней Монголии, создал Азиатскую дивизию и скрыл свои несметные сокровища где-то в грязевой долине на просторах монгольских степей. Григорий Михайлович спас своим красноречием и его. Приехали они как раз на Второй съезд казачьих депутатов, где Семёнов немедленно ринулся в бой и стал произносить одну пламенную речь за другой, громя большевистских агитаторов, призывавших порушить «проклятое прошлое». Именно благодаря многократным призывам Григория Михайловича были отменены решения Первого съезда о самороспуске Забайкальского казачьего войска. Съезд поддержал Семёнова, но от вступления в Добровольческую армию казаки стали отказываться — навоевались! Всех тянуло в родные станицы, а изданные в октябре 1917 года декреты новой власти выбивали из-под ног будущего атамана почву и лишали его поддержки станичников. В свой особый маньчжурский отряд Семёнов смог набрать только пять сотен сабель.