Свернув направо, он влился в общий поток машин и все так же, не торопясь и соблюдая правила уличного движения, двинулся к дому, который давно присмотрел, изучил и знал, наверно, ничуть не хуже, чем люди, прожившие в нем десятки лет.

Прибыв на место, он подождал, пока со двора выберется какой-то «жигуленок», и въехал в узкий проход, который уже во дворе заканчивался небольшим тупичком, куда можно было забраться, чтобы не мешать другим машинам. Вася так и сделал, втиснулся в узкое пространство — здесь даже дверь нельзя было открыть полностью, чтобы выйти, пришлось бы втягивать живот. Но пока Вася и не собирался выходить из машины, у него оставалось время еще раз продумать, прикинуть, убедить себя в том, что ничего не забыто, ничего не упущено.

Тупик в зарослях мелкого кустарника хорош был тем, что как раз в створе этого проезда находился подъезд дома на другой стороне улицы, причем так удачно, что ступеньки крыльца были хорошо видны даже в зеркало заднего обзора. И еще одно счастливое обстоятельство — это было как раз то здание, в котором работал Павел Николаевич Пафнутьев, с некоторых пор следователь по особо важным делам при Генеральной прокуратуре. Там же работали и другие сотрудники, с которыми Пафнутьев в силу своей общительности и незлобивости сошелся быстро и, кажется, навсегда.

Побывав здесь не один раз, Вася прекрасно видел, как уставшие от напряженной, можно сказать, непосильной работы сотрудники расходились каждый день в одно и то же время — сразу после шести часов вечера. Видимо, дисциплина у них была на должном уровне, и никто не стремился сэкономить несколько минут и рвануть домой чуть пораньше. В этом не было смысла еще и по той простой причине, что почти всех дожидались персональные машины отечественного производства — прокуратура не могла, не имела права шиковать на глазах у честного народа, более того, она даже просто обязана была показывать свою бескорыстность, хотя все знали, что на непритязательных «Волгах» стоят мерседесовские моторы и водители прошли курсы обучения все на тех же мерседесовских заводах.

Да, ребята, да!

Имейте это в виду.

А если вы об этом не слышали — намотайте на ус и не позволяйте дурить себя на столь простом лукавстве.

Так вот, посидев некоторое время на водительском месте, а Вася любил в подобных случаях иметь немного свободного времени, он просто терпеть не мог вписываться в жесткий график, когда все расписано по секундам, по минутам, по метрам... Нет-нет, он был из другой породы — нетороплив, замедлен, обстоятелен. Даже произведя удачный выстрел, он не бросался тут же к машине, наоборот, мог даже потолкаться в толпе зевак, а потом, так же ссутулившись и заворачивая носки туфель внутрь, удалиться в спасительную, безопасную тишину.

Что делать, такой человек.

У каждого из нас в подобных случаях, а я не говорю о кровавых выстрелах, о смертельных ударах, о развороченных мозгах, но все мы, все мы, ребята, частенько оставляем за спиной зареванные морды, разорванные страсти, обиды, после которых не хочется жить, не хочется жить, не хочется, ребята, жить... Все мы в таких случаях уходим, подволакивая ноги, стараясь забыть о боли в разорванной груди... Меня, например, настигает ощущение, что мои несчастные внутренности просто плавают в моей собственной груди, вырванные из родных гнезд, охватывает ощущение чего-то рвущегося во мне, сочащегося, кровоточащего...

Да, в собственной груди. Думаете, откуда выражение — душа изболелась?

Вам это знакомо?

Если да — вы счастливые люди.

Но я уже год не могу закончить этот роман!

А она, дура, смеется...

Ребята, как смеется!

А я подыхаю... От счастья, мать его!

Не поверите — поседел на этом счастье! На этом романе...

Ладно, хватит, возвращаемся к Васе — ему в эти минуты сложнее, опаснее, безысходнее. Выйдя из кабинки, да что там выйдя, он просто выпрыгнул на выщербленный асфальт, с вызывающим грохотом захлопнул дверцу кабины, зачем-то пнул колесо, словно желая убедиться, что оно еще пригодно к работе и не подведет, не подведет, когда через несколько минут от него, от колеса, от мотора, от прочих частей машины потребуется не просто готовность, а попросту сиюсекундная готовность.

Подойдя к задним дверцам грузовичка, Вася широко распахнул их, словно желая показать всем желающим, что в кузове нет ничего крамольного и каждый желающий может в этом убедиться. Потом легко впрыгнул в кузов, незаметно осмотрел двор, дорожку к подъезду прокуратуры и, не медля ни секунды, закрыл дверцы изнутри, продернув металлический штырь в приваренные петли. Вася перевел дух, смахнул ладонью пот со лба, на некоторое время замер, прислушиваясь — не раздастся ли какой звук снаружи, не потребует ли кто, чтобы он срочно отъезжал, не начнет ли кто колотить кулаком с какой-нибудь дурацкой своей просьбой, требованием, со своим дурацким гневом или с чем-либо еще более дурацким.

Но все было спокойно. Чтобы перевести дух, он сел на деревянный ящик с откидывающейся крышкой. Посмотрел на часы — у него оставалось еще минут десять, примерно минут через десять сотрудники начнут покидать здание. Времени было достаточно. Вася не торопясь достал сигаретку, щелкнул дешевенькой зажигалкой, прикурил, затянулся, с чуть слышным стоном выпустил дым изо рта.

Потом, так и не докурив сигаретку, тщательно погасил ее о железную планку пола и, приподнявшись, вынул из ящика винтовку с глушителем и оптическим прицелом.

Дверца кузова ничем особенным не отличалась от тысяч таких же кузовов «Газелей», которые носились по московским улицам. Разве что одна особенность — в дверце была проделана дыра, причем с таким расчетом, чтобы ее в любой момент можно было закрыть сдвигающимся куском жести. Из ящика Вася вынул грубо сработанную треногу — из водопроводных труб. Несмотря на невзрачную внешность, тренога оказалась очень устойчивой, кроме того, ее можно было быстро сложить и снова бросить в ящик.

Установив треногу, Вася осторожно сдвинул в сторону болтающийся кусок жести, выглянул наружу — все было спокойно. После этого он все с той же обстоятельностью установил винтовку на треногу, одним поворотом ржавой рукоятки зажал ствол в горизонтальном положении, оглянулся по сторонам — не забыл ли чего, но вроде все предусмотрел.

Еще раз взглянул на часы — уже можно было ожидать самых торопливых, тех, кто первыми спешили покинуть это ненавистное здание, а по тому, как освобожденно сотрудники сбегали по ступенькам к своим машинам, можно было предположить, что здание это было для них все-таки ненавистным.

Вася приник к оптическому прицелу, вжал приклад в плечо, принял устойчивую стойку и замер. Только его указательный палец чуть заметно вздрагивал на курке. Но это была не нервная дрожь, вовсе нет, просто палец вздрагивал в такт ударам сердца, а тут уж Вася не мог ничего изменить — сердце работало вне его сознания.

Выстрел получился на удивление удачным.

Когда в дверях появился Шумаков, кто-то сзади, из вестибюля, окликнул его, и он на какое-то время, на несколько секунд, оказался неподвижным, Вася увидел его как бы в профиль, вполоборота...