litbaza книги онлайнДетективыНемые и проклятые - Роберт Уилсон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 103
Перейти на страницу:

Только теперь мужчины в комнате опомнились. Отодвинули стол и стулья, встали вокруг Себастьяна: он лежал в позе эмбриона, обхватив себя руками, голова запрокинута. Юноша давился беззвучными рыданиями, как будто в его груди застряли осколки стекла. Санитар присел, открыл сумку и достал шприц. Охранники стояли рядом. Алисия на ощупь обошла вокруг стола и нашла бьющееся на полу тело Себастьяна.

— Осторожно, не трогайте его, — предупредил один из охранников.

Но она дотронулась до затылка Себастьяна, гладила его, шепотом звала по имени. Конвульсии стихли. Он чуть расслабился. До сих пор он рыдал без слез, но теперь слезы хлынули из глаз. Он пытался закрыть лицо руками, но казалось, у него на это не хватало сил. Охранники отошли, теперь они были не озабочены, а слегка смущены. Санитар убрал шприц в сумку. Психолог оценил ситуацию и решил не мешать.

Через десять минут сотрясающих тело рыданий Себастьян перекатился на колени и уткнулся лицом в руки, безвольно лежащие на полу. Его спина вздрагивала. Психолог решил, что его нужно отвести в камеру и все же дать успокоительное. Охранники пытались поднять Себастьяна, но казалось, ноги его не держали. В таком состоянии с ним ничего нельзя было поделать, они положили его на пол и пошли за каталкой. Фалькон поднял письмо и протянул психологу. Охранник вернулся с каталкой из тюремного госпиталя, и юношу увезли.

Психолог решил, что письмо стоит прочесть, вдруг его содержание еще больше расстроит Себастьяна. Фалькон увидел, что на странице всего несколько слов.

Дорогой Себастьян, Я сожалею сильнее, чем смогу когда-либо выразить. Пожалуйста, прости меня.

Твой любящий отец,

Пабло.

Фалькон с Алисией покинули блеклый тюремный пейзаж, чтобы вернуться в сокрушительную городскую жару. Алисия Агуадо отвернулась к окну, безжизненная местность мелькала перед ее невидящими глазами. Фалькона мучили вопросы, но он их не задавал. После такого проявления эмоций все казалось банальным.

— Вот уже много лет, — заговорила Алисия, — я поражаюсь ужасающей силе разума. Будто отдельное существо живет у нас в голове и, если мы позволим, может полностью уничтожить личность, мы никогда уже не станем прежними… И все же, оно — это мы и есть, это часть нас самих. Мы даже не представляем, что носим на плечах.

Фалькон ничего не сказал, да ей и не нужен был ответ.

— Сейчас мы наблюдали нечто подобное, — сказала она, махнув рукой в сторону тюрьмы, — но представить себе не можем, что произошло в голове этого человека. Что было у них с отцом. Казалось, известие о смерти отца попало ему в самое сердце, вспороло его и выпустило все эти невероятно мощные, безудержные, противоречивые эмоции. Возможно, он почти не жил, просто автоматически существовал. Он заточил себя в тюрьму, в одиночную камеру. Общение с людьми сведено почти к нулю. Себастьян, казалось бы, сознательно прекратил жить по-человечески, но разум все равно продолжал жить своей жизнью.

— Почему ты считаешь, что он был рад там оказаться, как говорил твой друг?

— Полагаю, он в какой-то момент испугался того, что может сделать его неконтролируемый разум.

— Думаешь, ты сможешь с ним поговорить?

— Я была рядом в кризисный для Себастьяна момент: он узнал, что его отец покончил с собой. Думаю, между нами возникла некая связь. Если тюремное начальство разрешит, уверена, я смогу ему помочь.

— Я хорошо знаком с директором тюрьмы, — сказал Фалькон. — Скажу ему, что твоя работа может оказаться ценной для расследования смерти Веги.

— А ты считаешь, что смерть Пабло и Веги как-то связаны? — спросила она.

— Да, но пока не уверен, как именно.

Фалькон завез домой Алисию Агуадо и снова попытался соединиться с Игнасио Ортегой, но его мобильный был все еще выключен. Позвонила Консуэло и спросила, не хочет ли он вместе с ней пообедать в таверне «Каса Рикардо», на полпути от ее ресторана до дома Фалькона. Он решил поставить машину в гараж и пройтись, остановился на аллее апельсиновых деревьев и пошел открывать ворота. Стоило достать ключи, как с другой стороны улицы его окликнула какая-то женщина. Мэдди Крагмэн только что вышла из магазинчика, торгующего расписанной вручную плиткой. Она перешла дорогу. Маделайн выглядела удивленной, но Фалькон не поверил, что встреча случайна.

— Значит, здесь вы и живете, — сказала Мэдди, поскольку они стояли между двух рядов апельсиновых деревьев, ведущих прямо к воротам. — Знаменитый дом.

— Печально знаменитый, — пробормотал Фалькон.

— Мой самый любимый магазин в Севилье, — сказала она, указывая на противоположную сторону улицы. — Кажется, я весь их склад вывезу с собой обратно в Нью-Йорк.

— Вы уезжаете?

— Не прямо сейчас. Но в конце концов мы ведь все возвращаемся к истокам.

Фалькон продумывал возможность пожелать ей удачных покупок и скрыться в доме, но такому прощанию мешало воспитание.

— Не хотите осмотреть печально известный дом изнутри? — спросил он. — Я мог бы предложить вам выпить.

— Это так мило с вашей стороны, инспектор, — прощебетала Мэдди. — Я долго ходила по магазинам. У меня уже нет сил.

Они вошли во двор. Он усадил ее в патио перед струящимся фонтаном и пошел за бутылкой «Ла Гиты» и оливками. Когда вернулся, она стояла у дверей и через стекло рассматривала виды Севильи, написанные Франсиско Фальконом.

— Это?..

— Его подлинные работы, — сказал Хавьер, протягивая ей бокал белого вина. — Здесь ему не приходилось мошенничать. Хотя он мог и лучше. Просто подсознательно себя недооценивал. Не пытайся он бороться, рисовал бы цыганок с голой грудью и глазастых детей, писающих в фонтаны.

— А где ваши работы?

— У меня их нет.

— Я читала, что вы фотограф.

— Меня интересовали фотографии как воспоминание, а не как искусство, — возразил он. — У меня нет таланта. А вы? Что такое для вас фотография? В чем видите смысл съемки встревоженных и страдающих людей?

— А раньше я вам какую чушь рассказывала?

— Не помню… кажется, что-то про пойманное мгновение, — сказал Фалькон, на самом деле он помнил, что это его собственная чушь.

Они вернулись к столу. Фалькон прислонился к колонне, Мэдди села, положила ногу на ногу и пригубила херес.

— Я сопереживаю, — начала она, и Фалькон понял, что не услышит ничего, что имело бы для него значение. — Видя таких людей, я вспоминаю себя в темнице собственных страданий и боль, которую причинила Марти. Это эмоциональный отклик. Я начала наблюдать и удивилась тому, сколько людей испытывали подобные чувства. На каждом снимке один человек, но если собрать все фотографии в одной комнате, — это производит впечатление! Они выражение подлинного человеческого состояния. Черт, как бы я ни старалась, это всегда напоминает светский треп. Вам не кажется? Слова имеют свойство все упрощать.

1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 103
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?