— А ездили по этой дороге раньше?

— Ездил, но не на Буяне, конечно. Такие путешествия нужно совершать только на казенных. Своего коня загнать можно. Все в жизни лучше иметь казенное — квартиру, форму, пить лучше с казенными людьми и баб лучше иметь казенных…

«Поговори… — думал Саша, — я тебя с этой лошадиной тематики столкну. Ты у меня разговоришься, казенная душа…»

Стук копыт по лесной дороге первой услыхала Устинья Тихоновна и толкнула спящего мужа локтем:

— Принимай, Калистрат Иванович, еще татары скачут. Видно, кончится скоро наша мука, съедут гости.

Сторож торопливо оделся, запалил свечу и пошел отпирать дверь. Бергера он узнал сразу и зашептал:

— Вас ожидают и очень изволят то скучать, то гневаться.

— Прими лошадей. Да не перепои их с дороги. Они чуть живые, — сразу начал распоряжаться Бергер. — Мы сами устали, как собаки. Вина дай да поесть что-нибудь принеси. Камин растопи, парит, как в бане. Пока не буди никого, понял? Дай в себя придем. — И повернулся к Белову: — Садись, отдыхай.

Камин наконец запылал. Устинья Тихоновна собрала на стол, украсив тарелки с различной снедью штофами водки, настоянной на зверобое, мяте и чесноке.

Бергер уже опрокинул в себя изрядную рюмку для храбрости, но против обыкновения молчал, чему Саша был рад. В любую минуту в комнату может явиться похититель Анастасии. Узнавать или не узнавать? Саша может по-разному сыграть свою роль… Можно сказать Бергеру, что он видит этого человека впервые, а потом, оставшись наедине с похитителем, предупредить его, что грозит Анастасии.

Может, удастся узнать что-нибудь о судьбе девушки… А если догадка Лестока неверна и в комнату войдет совсем незнакомый человек? Нет, путь уж лучше похититель… Самому бы только признать его! Ведь и впрямь было темно. То-то будет мука — смотреть на него и думать: «То ли он, то ли не он…»

— Он! — воскликнул Саша неожиданно для себя. Появившееся в проеме двери лицо было так рельефно, так носато, так похоже на то, которое запечатлелось в памяти, что признание вырвалось само собой.

Сидевший спиной к двери Бергер вскинулся взглядом на Белова и чуть заметно кивнул головой.

— Я думал, вы никогда не приедете, — сказал де Брильи вместо приветствия. — Отчего такая задержка. Вы привезли паспорт?

Он был в черном вышитом халате, в мягких домашних туфлях на босу ногу. В руке он держал канделябр и пытливо всматривался в приехавших, словно тоже надеялся узнать их.

— Здравствуйте, сударь! Разрешите представиться, — Бергер щелкнул каблуками, — поручик лейб-кирасирского полка Карл Бергер к вашим услугам, а этот молодой человек, мой сопровождающий… — он вдруг сообразил, что не знает его имени.

— Белов, — негромко подсказал Саша.

— Вот именно — Белов. Садитесь, шевалье, выпейте водки.

— Вы меня угощаете? — Француз насмешливо прищурился, однако сел за стол, плеснул в бокал водки и повторил настойчиво: — Вы привезли паспорт?

— Нет, — важно сказал Бергер и вдруг зачастил скороговоркой. — В связи с чрезвычайным положением в столице на паспорте должна стоять виза самого вице-канцлера, а он отказался завизировать ваши документы.

— Вот как? Я пленник России?

— Ну что вы, шевалье? Ваш отъезд домой только несколько задерживается… до выяснения неких сложных отношений при дворе. Вы меня понимаете? Вам надлежит ехать в Петербург.

— Что значит «мне надлежит»? Кто мне может приказывать? Лесток?

Бергер понял, что переборщил и быстро поправился:

— Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится и ехать куда угодно, кроме как за пределы России.

— В Париже меня ждет Шетарди.

Де Брильи говорил спокойно и сдержанно, но легкая усмешка, проскользнувшая в начале разговора, опять появилась на его губах и стала ширмой, за которой он прятал закипающий гнев. Под этой усмешкой Бергер вдруг съежился, словно из потаенного нутра души своей, если была таковая у Бергера, он получил четкое указание, что этот носатый старше его чином в иерархии человеческих характеров, и сразу сменил привычное амплуа хозяина на роль просителя.

— Нам стало известно, сударь, — Бергер выдавил из голоса легкую дребезжинку, — что маркиз де ла Шетарди находится в дороге в Петербург.

Это была ложь. При русском дворе поговаривали, что государыня простила маркизу чрезмерное усердие в ее делах и опять готова принять Шетарди — более приятного собеседника было не сыскать во всей Европе. Но то, что Шетарди решил воспользоваться милостивым прощением, было чистым вымыслом. Лесток посоветовал Бергеру бросить пробный камень, чтобы по реакции француза определить, общается ли тот с Шетарди в обход его, Лестока.

— Это приятная весть для меня, — произнес де Брильи угрюмо. Бергер понял, что француз не верит ни одному его слову. Де Брильи явно не хотел брать инициативу в разговоре. Он сидел, мрачно рассматривая свои худые вытянутые ноги, и молчал. Бергер выпил водки на чесноке и с хрустом закусил огурцом.

— Я могу вам сказать, почему вас не выпускают из России, — сказал он, наконец, стараясь придать голосу некоторую интимность.

— Только ради бога, не надо одолжений, — де Брильи поморщился.

— Вы ввязались в чужую игру, — продолжал Бергер, словно не замечая пренебрежительного тона, — и у вас могут быть более серьезные неприятности, чем эта временная задержка. — Он молчал, ожидая вопроса, но де Брильи был безучастен: — Заговор, следственная комиссия ведет доследование, работает днем и ночью, и вдруг становится известным, что вы похищаете девицу, имеющую прямое отношение к делам заговорщиков.

Де Брильи оторвался от созерцания собственных ног и внимательно посмотрел на Бергера.

— Кому становится известно?

— К нашему счастью, об этом не знают ни Ушаков, ни князь Трубецкой. Лесток готов помогать вам, — Бергер так и подался вперед, — но вы должны отдать бумаги, которые везете в Париж!

— А… — де Брильи неожиданно рассмеялся. — С этого и надо было начинать. У Лестока неплохие ищейки. Отдать бумаги? — закричал он вдруг, стиснув подлокотники кресла так, что пальцы побелели: — Может, Лестоку отдать и шпагу впридачу? Или подарить мой родовой замок?

— Отдайте бумаги, и вы получите паспорт, — почти умоляюще выдохнул Бергер. — И можете ехать в Париж со своей красавицей. Или вы не собираетесь везти ее с собой? — неожиданно для себя курляндец хихикнул. Он не хотел придать своим словам игривого оттенка, боже избавь, но этот нервный всхлип, фамильярный, как подмигивание, сообщил его словам именно тот оттенок, и де Брильи, задохнувшись от ненависти, вскочил с кресла.

— Убирайтесь, — прошипел он. — Передайте вашему Лестоку, что он не получит от меня ничего.

Бергер тяжело повел шеей, пытаясь поймать взгляд Белова и подать ему оговоренный и чуть ли не прорепетированный в дороге знак. Но Саша сосредоточил все свое внимание на горящих в камине поленьях. Когда курляндец опять посмотрел на Брильи, тот стоял в дверях, держа в руке бронзовый канделябр и с угрозой шептал французские ругательства.