Ранним утром начала ноября 1967 года в пансионате «Ясные зори» состоялся допрос с пристрастием.

Накануне капитан побывал в Городе, где в центральном роддоме ему выдали копию справки о том, что 14 октября гражданка Половинкина Е. В. явилась туда с родовыми схватками и в тот же день родила мертвого ребенка. Претензий к роддому у нее не было.

В кабинет заведующего пансионатом Бориса Викторовича Божедомского Соколов ворвался как вихрь свирепый и беспощадный. Борис Викторович хорошо знал характер капитана и не на шутку испугался. Рассердить Соколова было трудно. Но если он пришел в такое состояние, визит мог закончиться чем угодно, даже мордобоем.

Борис Викторович прибыл в Малютов в конце сороковых годов, согласившись поменять теплую должность завхоза крупной московской клиники на скромную роль заведующего захолустным домом отдыха. Тогда в жизни Божедомского шла черная полоса. Его бросила красавица жена, променяв на подававшего надежды молодого режиссера и оставив Божедомского с трехгодовалым сыном. Но Бог наказал ее. Подававший надежды молодой режиссер надежд не оправдал и спился. Теперь жена мечтала вернуться к надежному Божедомскому, но в суровом письме он решительно пресек ее попытки. За короткое время ему удалось превратить затрапезный пансионат, в котором отдыхали одни работники фабрики мягкой игрушки, в престижное заведение санаторного типа, работавшее на областное и московское начальство. Корпуса перестроили, завезли импортную мебель и сантехнику, но главное – полностью обновили обслуживающий персонал. В персонале-то и заключался секрет процветания заведения Божедомского.

О том, что одна из горничных забеременела, он узнал от ее подруги, медсестры Кати. Случись такое в другом пансионате – бог с ней! Но в сады Божедомского залетали птицы высокого полета. Оставляя свои семейные гнезда на месяц, они попадали в общество молодых и красивых горничных и медсестер. Неудивительно, что орлы теряли самообладание. Пожалуй, это и было самой ответственной стороной работы Божедомского, которую он сравнивал с работой на идеологическом фронте. Не допустить морального разложения коллектива! Не допустить скандала, подобного тому, что случился однажды, когда секретарь райкома партии увез одну из горничных к себе в Москву под видом дальней родственницы и устроил няней к собственному сыну. Быстро разоблаченная супругой потерявшего голову партийного руководителя девушка вернулась в Малютов через месяц. Впрочем, Божедомский не только простил ее, но и взял обратно и даже оплатил вынужденный прогул. Он по-своему любил и жалел своих девочек.

Горничные и сестры даже во сне должны были помнить, как вести себя в пограничных ситуациях. Кому и когда можно строить глазки, невинно обнажая из-под халатика стройные ножки или приоткрывая треугольник белой груди в обрамлении черного лифчика. Но с Лизаветой, этой дурой деревенской, Борис Викторович намучился ужасно! Если бы не Максим Максимыч, выгнал бы он ее к чертовой матери! Но капитан в свое время закрыл глаза на некоторые шалости сына Божедомского Жоржика, занимавшегося фарцой джинсами и вступившего на этой почве в преступный сговор с заведующей универсамом.

Во-первых, Лиза была красивой… Не смазливой, как остальные девочки, а красивой . Той почти исчезнувшей природной красотой, которую и в деревнях-то уже не встретишь.

Во-вторых, она так и не смогла постичь тонкости искусства невинного обольщения . Цель его заключалась в следующем: если кто-то из клиентов западал на девушку, все остальные должны были делать вид, будто между ними роман . На самом деле никакого романа не было. Был мужской флирт с одной стороны и почти профессиональная актерская игра – с другой. Но солидному мужчине всегда приятно думать, что его считают донжуаном.

Это бодрит, волнует пожилую кровь…

Бывало, сама супруга какого-нибудь инструктора обкома партии, засыпая на двуспальной кровати польского производства, неожиданно поворачивалась к мужу лицом и жарко шептала ему в ухо:

– Заработался ты, котик! На тебе лица нет. Поехал бы отдохнул. Например, в «Ясные зори».

– Угу! – с пониманием отвечал муж и брал внеочередной отпуск.

Половинкина вела себя как деревенская девка, взятая официанткой в дорогой ресторан. Она глупо надувала губки, когда слышала откровенные комплименты от непривлекательных, с ее точки зрения, мужчин. И простодушно проявляла симпатию к тем, кто ей нравился. Два или три раза эта простушка ухитрилась влюбиться , что строжайше запрещалось моральным кодексом заведения. И тогда Божедомскому приходилось трудно. Хорошо, что выручала Катя, опытная актриса. По его просьбе она навязалась Лизе в подруги и взяла на себя роль громоотвода. Когда было нужно, Катька утешала дурочку, вытирала ей сопли и кляла всех мужиков на свете.

Услыхав о романе с последствиями , Божедомский вызвал Елизавету и коротко спросил:

– Кто?

Горничная молчала.

– Если это кто-то из них , немедленно делай аборт.

И тогда она подняла на него взгляд, исполненный такого гнева и такой беспомощности, что Борис Викторович, будучи мужчиной чувствительным, едва не заплакал. Но одновременно, заглянув в Лизины васильковые глаза, он понял, что дело пахнет керосином.

– Молчишь?

– Что я мог, Максим, что я мог? – воскликнул Божедомский.

– Почему мне не сообщил?

В глазах Божедомского была мировая печаль.

– А помнишь, твоего Жоржика с «Грюндиком» взяли?

Божедомский болезненно сморщил лицо.

– Помоги мне, Борис, – попросил Максим Максимыч. – Не можешь сам, намекни, кто может?

– Катерина, – шепнул Божедомский.

– Катька? – засомневался капитан. – Подстилка палисадовская?

– Дядя Максим! – с порога голосила Катька. – Простите, дядя Максим! Не уберегла я Лизу, лебедушку нашу белую! Господи, за что ее? За что ее, дядя Максим? Такая была тихая, приветливая!

Катя села на стул, положив ногу на ногу. «Хороша, стерва!» – невольно подумал Максим Максимыч и почему-то вспомнил жену Палисадова, некрасивую, с малокровным лицом.

– Ты, конечно, знаешь, – сказал он, – что Лиза мертвого ребенка родила. Как это случилось, Катюша?

Катерина сощурила подмалеванные глаза.

– Про это я уже рассказала Дмитрию Леонидовичу.

– Странно, – задумчиво продолжал капитан. – Неужели Генка? Ну морячок! Ну доберусь я до него!

– Генка? – ухмыльнулась Катя. – Г… деревенское! Лиза любила высоких, красивых! И чтоб обязательно вежливый был, со столичными манерами. На жалость не дави, капитан, – вдруг хамски заявила Катька. – Ничего я тебе не скажу! Мое дело – сторона!

Нервы у Соколова не выдержали. Он шагнул к девушке, схватил ее за плечи и тряхнул так, что ее затылок стукнулся о спинку стула.