Крэг рассказывает это по-другому. По его версии, Айседора «…пыталась вызвать его ревность, флиртуя в стиле «Кафе де Пари» с бедным, испуганным Станиславским…»15. И в его экземпляре автобиографической книги Айседоры «Моя жизнь» он пометил: «Все время она… целовала бедного Станиславского. Я мог бы этого не стерпеть, но решил отреагировать иначе. Взяв единственную присутствующую даму, я увлек ее за собой и закрыл дверь. Мы оказались в темной комнате, и никто не может сказать, а менее всего я сам, что произошло. Повесьте меня, если я скажу, что мы чопорно сидели, молчали и рассматривали картинки в книге».

О том, что случилось, более подробно Крэг говорит в книге «Топси»16. После того как он с секретаршей скрылся за дверями спальни номера Айседоры, они слышали, как хозяйка пыталась открыть дверь, потом они прокрались через другую дверь, покатались на автомобиле, вернулись, зарегистрировались в отеле Айседоры и провели там вместе ночь. На следующее утро секретарша, боясь потерять работу или быть оставленной в Санкт-Петербурге, быстро оделась и ушла разыскивать танцовщицу. Крэг позавтракал в одиночестве и, памятуя о том, что обе женщины должны были уезжать, встретил их в холле, когда они уже собирались выходить к ожидавшему их автомобилю. «Уложив их чемоданы в машину, я не смог не выразить Айседоре с вежливой улыбкой свою надежду, что она вчера тем не менее (!) провела приятный вечер. На это она не сказала ни «да», ни «нет», потому что в таких случаях обычно предпочитала хорошую проповедь. Она изрекла: «Не пытайся умалить добродетелей очень, очень хорошего человека, с которым мы вчера ужинали» — и, подав знак шоферу, уехала… Тем не менее она уехала на поезде к Парису Зингеру, своему миллионеру, в чьи миллионы она так свято верила и чьи миллионы она когда-нибудь проклянет».

Весьма вероятно, что именно мысль об ожидавшем ее Зингере и его деньгах, а не нарочитый флирт Айседоры со Станиславским так разъярила Крэга и вызвала такую реакцию. То, что Айседора мечтала увидеть Теда впервые за полтора года разлуки, что она рассчитывала на счастливую встречу, что, наконец, именно она организовала приглашение Крэга Станиславским, им в расчет не принималось.

Он вскользь заметил, что Айседора чрезвычайно возбуждена, но причина ее переживаний и ее флирта со Станиславским никогда сознательно не называлась Крэгом.

Поэтому после выступления в Киеве Айседора вернулась не в Москву к Крэгу, а во французскую столицу. Здесь она жила с Зингером в его квартире на пляс де Вож, пока не пришло время уезжать в Соединенные Штаты на ее вторые гастроли с Уолтером Дэмрошем.

Эти гастроли подтвердили и даже усилили то благоприятное впечатление, которое произвела здесь Айседора год назад. «Когда говорят «танец», то имеют в виду не только танец ног… но и всего тела, — писала «Филадельфия Норс Америкэн», — Мисс Дункан танцует как своими изящными руками в японской манере, так и всем своим рассудком». А критики, которые раньше задавались вопросом о пристойности ее костюмов, теперь выступали на ее стороне против мещанства. «Музыкальная Америка» выразила возмущение в связи с визитом «стаи протестующих женщин, представляющих воскресные школы Питсбурга» в Общество искусств, под чьей эгидой Айседора выступала в Питсбурге, которые желали знать: «станцует ли мисс Дункан босиком» (босые ноги были, видимо, эвфемизмом безнравственного одеяния). «Широко распространенное пуританство — огромное препятствие для артистического роста в Америке»17. И все же первые примеры Айседоры и другой молодой танцовщицы, Рут Сент-Денис, наконец положили начало борьбы против принятых норм приличия в искусстве вообще и в танце в частности.

В сентябре Айседора обнаружила, что снова беременна. Тем не менее она решила завершить свое турне. Так и не было выяснено, сопровождал ли ее Зингер в Америке. В частенько неточной «Моей жизни» она пишет, что он сопровождал ее и что был страшно рад перспективе увидеть Соединенные Штаты, где он раньше не бывал. Макдуголл же в биографии танцовщицы пишет, что Зингер остался во Франции18, но не приводит по этому поводу ни одного доказательства или документа. А поскольку список пассажиров парохода «Джордж Вашингтон», на котором плыла Айседора19 и список постояльцев отеля «Плаза» в Нью-Йорке20, где она жила, не сохранились, то разрешить этот спор невозможно.

По крайней мере, нам известно, что Айседора начала свое турне 10 октября в Кливленде, а далее отправилась на Средний Запад. В Сент-Луисе, где у нее был благотворительный бенефис, она столкнулась с проблемами. «Преподобный доктор Фэйет Л. Томпсон, пастор методистской епископальной церкви… подверг Айседору Дункан жестоким обвинениям… Доктор Томпсон, не выбирая выражений, поставил ее в один ряд с уличными танцовщицами, сказал, что ее выступления носят карикатурный характер, и потребовал вмешательства полиции. После этой проповеди он поведал репортеру, что на ее выступлении он не был»21. Его позиция была немедленно подвергнута резкой критике со стороны Женского общества Сент-Луиса, одна из активисток которого, миссис Е. Р. Хайт, заявила: «Только очень ограниченный человек может увидеть нечто вульгарное в танце Айседоры Дункан». Это было с ликованием напечатано в «Канзас-Сити пост»22, которая была рада найти столь очевидные признаки провинциализма и внутреннего раздора в городе-конкуренте.

Если доктор Томпсон позднее потрудился прочитать отзывы о выступлении Айседоры, то он с удивлением отметил, что музыку в «Ифигении» посчитали «идеально подходящей» в ее «благородстве и чувственности для сопровождения настроения и поз, которые создает мисс Дункан в своем танце»23. Это высказывание появилось в Нью-Йорке, где Айседора танцевала «Ифигению в Авлиде» 9 ноября в «Метрополитен-опера». Другой репортер, пришедший на это же выступление, писал: «Увидев мисс Дункан через какое-то время, особенно уже в знакомых танцах, понимаешь… что некоторые вещи… которые впервые смотрятся как сиюминутные находки, на самом деле результат упорной, сознательной работы художника, знающего, чего он хочет достичь»24.

Короче говоря, при всей кажущейся спонтанности ее танцев они были тщательно выстроены и исполнялись с безупречной техникой. И хотя это очевидно, все же об этом следует сказать, потому что существует мнение, что Айседора была талантливой любительницей и что ее танец был не что иное, как «самовыражение с длинным шарфом из шифона». Если это правда, то как можно объяснить тот факт, что только те из ее подражательниц, кто получил определенную танцевальную подготовку, смогли добиться какого-то успеха, который нельзя даже сравнить с успехом Айседоры, в то время как средства, которые она использовала, включая шифон, были доступны абсолютно всем? Что же касается ее профессионального статуса, то, если основание ею школы и