— А Эрипио?

— Сивый-то? Так он первым и пошел — остальные следом, как крыски дрессированные.

Запястье резало, кисть начала затекать.

— Чего лыбишься-то? — хмуро осведомился я, опять сжимая и разжимая кулак. — Головой, что ль, приложился?

— За мозги мои не парься, — еще сильнее ощерился пацан. — Их не так много, чтоб повредить. Зато соображают шустро.

Он неловко пошевелил пальцами, и из плотно стянутых ладоней выпал блестящий предмет. Съехал по изодранной жилетке и упал в слякоть рядом со мной.

— Еле дождался, пока соизволишь очухаться, — сообщил Вакса. — Любишь ты покемарить.

Я, озираясь, протянул свободную руку и выловил крошечный ключик. Да это же… Ай да Вакса, ай да сукин сын!

— Лихо, — ошеломленно промолвил я. — Но… как?

Он перестал лыбиться и виновато опустил глаза. Пожевал окровавленными губами, прежде чем ответить:

— Ну… я же щипач. Не сердись, Орис. Я… как лучше хотел.

— Умница ты, — улыбнулся я.

— Ничего не умница, — набычился Вакса. — Девчачье какое-то слово.

— Очень даже пацанское, — возразил я, поудобнее зажимая ключик пальцами. — Ты умница, хоть и дурак.

— Это как так? — не понял он, поднимая глаза.

Разжевывать мне не улыбалось. Эмоциональные заявления требуют тонкого подхода, а на него пока времени нет.

— Забей.

— Ты уж определись, умный я или дурак.

— Сказал же, неважно. Лишнее знание ухудшает пищеварение.

— Всегда ты так, когда сказать нечего…

Я отмахнулся от назойливого Ваксы и попробовал попасть в скважинку.

Не попал. Ключик выскользнул, и мне пришлось опять на ощупь искать его в слякоти. Оказывается, расстегнуть наручники не так-то просто — тоже определенная сноровка нужна. Это в детективных книгах их одним движением снимают, в жизни все иначе. Попробуй еще извернись, когда весь затек от неподвижности, озноб прошибает до копчика, а суставы не желают гнуться как положено.

Окончательно извозившись в грязи и попомнив по родословной напомаженного предводителя, я все же попал ключиком в скважинку. Механизм щелкнул, и я с облегчением тряхнул кистью. Если б не Вакса — еще часок в этих тисках, и с рукой можно было бы попрощаться.

Не теряя времени, я размял конечности, встал и бросился освобождать Еву. На ходу спросил у Ваксы:

— Оружие наше куда дели, не видел?

— Кажись, в машину побросали. За углом. Только не звени, как вагонетка. Их караульный вон там, в столовке. Не успеешь оглянуться, а он тут как здесь…

— Тут как тут, — привычно одернул я Ваксу, расстегивая браслеты на Еве.

На этот раз наручники поддались быстрее. Но теперь передо мной стояла другая проблема: Ева все еще не пришла в сознание. Тащить ее на себе в сложившихся условиях нереально, оставить здесь — тоже исключено.

— Эй. — Я тихонько шлепнул девушку по ободранной щеке и поправил маску респиратора. — Доброе утро. Подъем.

Ноль реакции. Что же делать? Что делать? Пока мозг лихорадочно соображал, ладонью я продолжал автоматически хлопать Еву по щеке.

Внезапно взгляд мой упал на автомобильную аптечку, валяющуюся в салоне перевернутой «Цыпочки». Я подполз, добрался до пластиковой коробочки с отсыревшей этикеткой и открыл ее. Должен быть нашатырный спирт, должен… Ага, вот. Сколупнув крышку, я сунул Еве под нос флакончик.

Секунду ничего не происходило, а затем она дернулась и отстранилась от резкого запаха нашатыря. Широко распахнула глаза и тут же зажмурилась.

Я прижал палец к губам, чтобы чего доброго не вскрикнула с перепуга. Успокоил:

— Тихо-тихо. Как дела?

Она помотала головой, продолжая щуриться. Поднялась на локте и огляделась, приходя в себя.

— Голова раскалывается…

— Это мы переживем. Руки-ноги целы?

Ева ощупала себя, морщась от боли и постанывая. Кивнула. Заметила перекореженную «копейку» и печально вздохнула, проведя ладонью по желтой дверце. Наверное, у нее с этой машиной были связаны действительно теплые воспоминания. Признаться, я тоже почувствовал жалость к «Цыпочке», но распускать слюни сейчас было категорически некогда. Скорбеть о павших станем потом.

Я надел болтающийся на шее респиратор на лицо, закрепил лямки. Подошел к Ваксе, нацепил маску и на него — негоже уличной гадостью дышать. Осмотрел проволочные оковы. Сурово. Попробовал разогнуть толстые концы, но тщетно — голыми руками не взять. Чёрт, как же ее скручивали-то…

Я подхватил крестовую отвертку, вылетевшую из багажника во время аварии, просунул тонкое, но прочное жало между верхними витками проволоки и нажал на импровизированный рычаг.

— Ой-ё! — приглушенно вскрикнул Вакса.

— Терпи.

Шипя от боли, я прижал моток проволоки к кузову машины исцарапанным коленом и снова повернул отвертку. Концы разошлись в стороны. Отлично! А теперь полегоньку, полегоньку, по четверти оборота… Оп, оп, оп.

Через минуту пацан был свободен. Он с остервенением растер запястья и поднялся на ноги. Тут же стянул полумаску респиратора и принялся ощупывать дыру на месте вышибленных зубов.

— Куда лапищами-то грязными полез, — покачал я головой. — Заразу ведь занесешь.

— Намана. Ща в аптешке чего-нибудь найду, прополощу… — прошепелявил он. — Шпасибо, что отвинтил.

— Тебе спасибо.

Ева, стоя на четвереньках и поглядывая через плечо на крыльцо столовой, копошилась под сиденьем опрокинутой машины.

— Чего ищешь? — спросил я.

— Ствол у меня там припрятан был…

— Не трудись. — Вакса шмыгнул носом и, наконец вытащив пятерню изо рта, обтер рукавом кровь с подбородка. — Обрез выскочил, когда мы кувыркались. Они его подобрали.

Ева чертыхнулась и, пятясь, вылезла из салона.

— Нужно обойти здание, — предложил я. — Если оружие в грузовике, есть шанс захватить его, пока караульный в столовой.

— Да, — поддержала Ева. — Но кому-то нужно остаться на стрёме.

— Вот и оставайся сама, — буркнул Вакса. Ему явно не хотелось сидеть на месте. — А что, так везде принято: чья идея, тот и крайний.

— Не угадал, — сказала Ева. — Вы оба шумите, как телеги в перегоне. Поэтому будете стеречь выход, а я быстренько метнусь на ту сторону и раздобуду стволы.

Мы переглянулись и не нашлись что ответить.

Ева, крадучись, словно кошка, скрылась за углом. Отпускать ее одну не хотелось, но умом я понимал: скромный полевой опыт городского переговорщика нечего даже сравнивать с диверсионной подготовкой сталкера. Только под ногами буду путаться.