Перевалочный пункт располагался в здании фабрики по изготовлению бисквитов. Бев осмотрел несколько комнат на шесть коек, а еще отдраенные уборные и кухню, где подавали хлеб, сыр и очень крепкий чай. Офицерский бар отсутствовал. Поговорив с лейтенантами Брауном и Деррида, капитаном Чакраворти и исполняющим обязанности майора Латимером, Бев обнаружил, что они ждут назначения в бараки в провинции – в Дарлингтон, Бери, Сент-Эдмундс, Дарем и Престон. По прикидкам Чакраворти, численность «свободных британцев» уже перевалила за пятьдесят тысяч и быстро росла, но, по его словам, им прискорбно не хватало офицеров. Латимера беспокоила проблема создания тайных складов оружия. Он был убежден, что скоро необходимо будет вооружиться. Он рекомендовал ввести ускоренный курс владения автоматическим оружием – с игрушечными автоматами и пистолетами, если потребуется. Но необходима сеть арсеналов, и необходимо обеспечить свободное перемещение оружия.

– Надо подождать ДВЗ, – сказал он под конец. – У нас и так неплохо выйдет.

– ДВЗ? – недоуменно переспросил Бев.

На него посмотрели, как на законченного невежду, но потом Деррида все же сказал:

– Вы, конечно, новенький, откуда вам знать. ДВЗ – День всеобщей забастовки. Нашей, как и их. Ожидается страшная оппозиция.

– И откуда возьмется оружие? – спросил Бев.

Все сдержали смех, но Чакраворти сказал:

– Вот это вам следовало бы знать. Для такого невежества нет оправданий.

Но никак своих слов не разъяснил, а, благовоспитанно зевнув, сказал, мол, пора ложиться спать. Ему надо успеть на поезд в 5.15, да еще забрать за полчаса до того Спецотряд водостоков и канализации.

Бев тоже встал пораньше. Ему предстояло забрать Бесси прежде, чем «девобус» в 8.15 увезет ее в школу. Поехал он на подземке (поезда ходили по сокращенному расписанию, но хотя бы тут не бастовали) от Тернхэм-Грин до Бэнк, а потом пересел на Хайбери и Ислингтон. Дом для девочек находился за Эссекс-роуд. Поскольку забастовка закончилась, на Тернхэм-Грин он купил газету, но обнаружил, что она полна пустот, поскольку печатники не позволяли публиковать определенные тексты. Первая полоса пестрела сообщениями о начале забастовки строительных рабочих. Имелась фотография неуживчивого Джека Берлэпа, профсоюзного лидера Джека Берлэпа, который говорил, мол, попытки переговоров провалились, и разумно затребованные двадцатичасовая рабочая неделя и прибавка в двадцать фунтов были безжалостно отброшены на совместном заседании Советов по Государственной производительности труда и Государственным зарплатам. Братья, они знают, что их ждет, и теперь время пришло.

Бесси, которая, что-то жуя и слушая сиплый рок по транзисторному радио соседки-цыганочки, ждала с подружками «девобуса», сначала не узнала отца. Потом крикнула «Папа!» и смачно обняла. Она была чисто одета в короткую синюю юбку и вызывающий красный свитер и сильно похудела, так что стала видна фигура, но грудь осталась по-прежнему пышной.

– Его по телику показывали, да-да, моего папу показывали, – сказала она подружкам, а отцу: – Забастовка закончилась. Ужасно было, правда, Линда, когда нет телика? Но сегодня «Придорожная красотка».

Цыганочка крутила колесико настройки. Сперва слышался какой-то диалог, потом прорвался голос диктора:

– Шейх Абдурахман сказал, что он… ни при каких обстоятельствах забастовке не позволит… Грейт-Смит-стрит по плану…

А потом вдруг музыка – громкая, примитивная, наглая.

– Верни новости, – попросил Бев. – Кажется, что-то важное.

– Засунь себе в гребаную задницу, – отозвалась цыганочка. – Автобус идет, Бесс.

– Ты поедешь со мной, Бесси, – сказал Бев. – Собирайся.

Бесси завыла.

Подошел автобус, и ее подружки стали подниматься по ступенькам, жестами изображая сексуальное надругательство над водителем, а тот лишь сказал устало:

– Да хватит уже.

Бесси рванулась за ними, но Бев ее удержал.

Подружки Бесси вышли, чтобы драть Бева ногтями-когтями.

– Прошвырнемся по городу, – сказал Бев. – Ленч. Кино.

– Сегодня вечером «Придорожная красотка».

– Но я говорю про день.

– Но мне ведь не надо собирать вещи, да?

– Пожалуй, нет. – Бев обменялся с водителем кивками бесконечного раздражения и беспомощности. – Мы тебе все купим, что бы ты вещами ни называла.

– Помаду?

– Идем, – сказал Бев.

После билета на подземку в кармане у него еще оставалось двадцать пять фунтов. Он повел ее в «Ямбокс Крампсболл» и смотрел, как она руками ест сосиски. Она рассказывала про свою жизнь в Доме для девочек, которая, по-видимому, состояла по большей части из просмотра телепрограмм. При забастовке было ужасно, забастовки надо запретить по закону! Но ничего, мисс Боттрелл ставила им кино. И вообще там нет широкоэкранного телика, а это гребаный обман, и вообще телик только один, а потому девочки часто царапаются, за волосы дергают и в глаза друг другу тычут из-за того, что смотреть. Но сегодня вечером все будет нормально, все хотят смотреть «Придорожную красотку». Она как будто не помнила матери; она смутно помнила свой прежний адрес; отца она вспомнила потому, что его показывали по телику. Она говорила про Красную Эйзел и Грязную Нелл, а еще про Черную Лиз и про вечер, когда они заманили в дортуар Б мальчишку и выбросили его одежду в окно, а потом заставили его делать с ними всякое, но он мало что мог и был гораздо хуже телика. Бев вздохнул.

Ленчем он накормил ее в «Сосиске в тесте» на Тоттенхэм-роуд и там тоже смотрел, как она ест сосиски руками. Он съела две порции «Сливочно-кукурузного рая» со «Старососисочным шокосоусом». У Бева осталось достаточно денег, чтобы повести ее на сеанс «Секс-планеты» в «Домнионе», и она захотела посмотреть программу снова, но он сказал:

– Нет. Теперь пойдем пить чай, – зная, что никакого чая не будет, если только их не угостят, – в одном из лучших отелей мира. И не спрашивай, есть ли там телик, потому что точно есть.

Он пересчитал оставшиеся десятипенсовики. Они могли себе позволить поездку до Грин-Парк. Оттуда придется идти пешком. У подземки продавали «Ивнинг стандард». Заголовок гласил: «УГРОЗА ШТРЕЙКБРЕХЕРОВ В МЕЧЕТИ». Бев не мог позволить себе газету.

Высоко над «Аль-Дорчестером» на Парк-лейн реял желтый флаг с названием заведения красивой арабской вязью, прожектора заливали его светом. Бев и Бесси прошли во вращающиеся двери. Вестибюль был полон арабов: одни – в белых одеяниях, другие – в скверно сидящих западных костюмах. В баре подавали чай.

– Ой, какие чудесные пирожные! – сказала Бесси.

Усталые британские официанты щипцами накладывали кремовые рожки и эклеры на тарелки высокомерных арабов.

– Посиди тут, – сказал Бев, толкнув дочь в канареечное кресло, а сам пошел к стойке портье спросить, как найти полковника Лоуренса. Полковника Лоуренса ждали с минуты на минуту. Бев вернулся к Бесси, которая тут же начала жаловаться: