В комнате стало светлее и как-то легче дышать, но Генри от усталости едва соображал, и ему потребовалось секунд десять, чтобы понять: потолок с темными перекладинами исчез, над головой снова было небо, а руки, торчащие из земли, больше не шевелились. Присмотревшись, Генри увидел, что никакие это не руки, просто растения странной формы, а потом стены с грохотом упали наружу, подняв фонтан грязи, и с невероятной скоростью утонули. Из-за облаков пробилось солнце, и Генри сощурился, – после темноты глаза болели от света.

– Так это место и правда существует, – проскрипел Пал благоговейным голосом, неподходящим для такого жуткого пустыря. – Далеко же вы забрались.

– Как вы сюда пробрались? – спросила Джоанна. От ее вечно самодовольного вида и следа не осталось – встрепанная, грязная, она мелко дрожала, прижимаясь к Освальду: Генри и не заметил, как она до него доползла. – Даже я не могу здесь перемещаться.

– Думаю, ты не можешь переместиться вперед, а назад могла бы вернуться в любой момент, – серьезно ответил Пал, оглядываясь так, как будто он не на грязной равнине, а в самом прекрасном месте на земле. – Сама знаешь, как это устроено: проходя испытание, человек всегда снимает магическую защиту, которая запрещает вход. Поверить не могу, что мы здесь. Да, старик?

Последнее относилось к Пальтишке. Его дети ползали по Розе, которая уже кое-как ухитрилась сесть, а он сам хмуро подошел к Палу.

– Сюда нельзя являться никому, – проворчал Пальтишко. – Ни смертным, ни нам.

На лице Джоанны проступило какое-то новое выражение – словно она вглядывалась во что-то далекое.

– Комната, – пробормотала она. – Эта комната с балками на потолке. Она мне снилась.

– Кто ж виноват, что вы, волшебники, такие глупые, что принимаете воспоминания за сны, – угрюмо глядя на нее, сказал Пальтишко. – Это было в первый день творения. Мы были здесь, а потом…

– А потом он сказал, что это место отныне закрыто, – пробормотал Пал. – Помню, как он стоит перед нами, огромный сияющий зверь, и объясняет, что мы все – его изначальные творения и вольны бродить где угодно, но сюда никто из нас не вернется.

– И дайте-ка угадаю, кто же опять сует свой нос, куда не надо. – Пальтишко глянул на Освальда, весь сморщившись от злости. – Когда ж ты ноги-то уже протянешь? А вы все просто болваны, раз пришли сюда вместе с ним. Как можно верить человеку, который убивал волшебных существ?

– Это были ошибки молодости, – не моргнув глазом ответил Освальд. Самоуверенность возвращалась к нему прямо на глазах. – Позже я признал эту стратегию бесполезной, утомительной и неприятной. К тому же не будем забывать, что волшебных существ истребить невозможно – откуда-то берутся новые, вас вечно одно и то же количество. Кстати, всегда хотел спросить, как вы размножаетесь?

– Не твоего ума дело, – огрызнулся Пальтишко. – Барс ясно сказал: сюда не должна ступать нога человека или существа, и даже его собственная лапа. Мы простились с этим местом навсегда. Но тебе не живется спокойно, да?

– Хватит ворчать, голова от тебя раскалывается, – пожаловался Пал. – А у меня ведь даже нет головы, мое тело представляет собой единый пень. Ты кое-что забываешь: Барс всегда все знает. Ничто на нашей земле не происходит без его ведома, и, раз они дошли сюда, это была его воля.

– Не в этот раз, – фыркнул Освальд. – Вечно вы недооцениваете людей! У нас был другой проводник. Не стоило Барсу доверять свою драгоценную тайну кучке всеми забытых людишек, живущих за Садом камней. Неужели он верил, что они действительно сюда не полезут? Правда, дальше Перси пройти не смог, но мы уж как-нибудь разберемся. После всей этой дряни хуже не будет.

Пал не ответил: он как ни в чем не бывало рвал едва распустившиеся белые цветы с растений, похожих на руки, а затем под брезгливым взглядом Освальда начал плести себе венок.

– Чайку не нальете? – слабо спросил Джетт у скриплеров, которые сидели рядом с ним, отскребая от корней землю.

– Нет, прости, – ответил Пал, как будто вопрос был обращен к нему. – Мы не решимся покинуть это место, чтобы сходить за чайником, – боюсь, проход, открытый силой вашей надежды, немедленно закроется.

– Думаю, вам пора отправляться, откуда пришли, и пить там чай, сколько хотите, – невинным голосом сказал Освальд. – А нам пора идти дальше.

– Я тоже хочу пойти дальше, – сказал Пал и водрузил на голову венок. – И мои скриплеры тоже. Вы, люди, смогли попасть сюда не случайно, так что нам интересно, что будет дальше. К тому же каждый в глубине души хочет вернуться туда, где все для него началось, – не только людей тянет к своим корням.

Он помахал корнем и скрипуче засмеялся собственной шутке.

– Любопытство – это людской порок, – проворчал Пальтишко, мрачно оглядывая скриплеров. – Но, видимо, заразный. Ладно, я тоже пойду. Думаете, только вам хочется встретить Барса?

Даже кошки выглядели так, будто не собираются никуда уходить, одна соблаговолила подойти к Генри и приветственно боднуть его ногу. Генри улыбнулся и попытался поймать взгляд Эдварда, но тот уже минут десять смотрел прямо перед собой, как будто не мог прийти в себя. Он прижимал к себе одну из кошек с такой силой, что чудом не ломал ей кости, но та вроде не возражала, терлась лбом о его грудь и мурлыкала так, что звук долетал и до Генри.

Безмолвный грибень Соломка тем временем встал, взял Джоанну за край платья, а Освальда за штанину и потянул их за собой вперед – очевидно, это означало: «Да, я тоже хочу пойти».

– Ну отлично, – пробормотал Освальд. – А если я не хочу, чтобы вы все шли?

– А с чего ты взял, что можешь приказывать волшебным существам? – фыркнул Пал. – Кстати, даже не вздумай доставать из ножен свой замечательный меч. Я выгляжу, как безобидный пенек, но, надеюсь, триста лет жизни научили тебя тому, что страшнее всего ярость тех, кто обычно добр и весел.

– Они научили меня тому, что за услуги всегда приходится расплачиваться, – процедил Освальд. – А вы определенно оказали нам услугу.

– Если это было «спасибо», то пожалуйста, – дружелюбно сказал Пал и заковылял к горизонту.

Но прежде чем последовать за ним, Освальд подошел к Хью, который по-прежнему сидел на земле. В жуткой комнате Хью выглядел куда бодрее – сейчас вид у него был несчастный и такой испуганный, будто он ждал смерти, но Освальд всего лишь протянул к нему руку ладонью вверх.

– Сумка, Хьюго, – вкрадчиво сказал он, и Хью тут же протянул ему тяжело звякнувшую сумку.

– Я думал, вы утонете. Не хотел, чтоб столько добра пропало, – пояснил он.

Освальд закатил глаза, повесил сумку на плечо и зашагал вслед за скриплерами.

– Это место… – начал Генри, когда все кое-как оторвали себя от земли и потащились дальше. – Думаю, оно показывает каждому его самый тайный, самый глубоко запрятанный страх. Я видел, что лишился дара, но он не исчез, а превратился в человека, и я больше не мог его сдерживать. Что вы видели?