Под большой люстрой сверкали серебро и хрусталь.

Наступили августовские сумерки. Ромашки, колокольчики, листья плюща и рябины пестрели на белой скатерти. Благоухание и вкусная еда настроили людей на приветливый, почти дружеский лад. Многие были незнакомы друг с другом, но их сблизили угощение и пожар.

Лицо матушки Карен покрылось сетью мелких морщинок. Она улыбалась и поддерживала беседу. Рейнснес стал таким, каким был в прежние времена. Когда здесь собиралось настоящее общество. Накрывался праздничный стол, пахло жареной телятиной и дичью. Матушка Карен испытывала глубочайшее удовлетворение от того, что все было как прежде. Она научила Стине всему, что требовалось знать хозяйке Рейнснеса, и теперь радовалась этому. Дина была не из тех женщин, которые способны постичь науку домоводства. А Рейнснес нуждался в хозяйке, умевшей не только музицировать и курить сигары. В тот вечер матушка Карен убедилась, что Стине оправдала ее надежды.

Нельзя было отрицать, что эта лопарская девушка понятлива и расторопна. И главное, умеет располагать к себе людей, тогда как Дина всех только отпугивает.

Дина смотрела на Варавву. Он надел чистую рубашку. Волосы у него были еще влажные. От света люстры глаза казались еще зеленее.

Она предложила Жуковскому занять одну из комнат для гостей. Он с поклоном принял ее предложение.

Когда она убедилась, что он спустился вниз вместе с Юханом, она проскользнула в его комнату. Там пахло туалетной водой и кожей.

Большой кожаный саквояж стоял открытый. Дина начала перебирать вещи Жуковского. Нащупала книгу. В толстом, но потертом кожаном переплете. Она открыла ее. Наверное, это была русская книга. На титульном листе мелкими острыми буквами с наклоном было написано:

Лев Жуковский

И ниже большими красивыми буквами:

АЛЕКСАНДР ПУШКИН

Наверное, он и написал эту книгу. Прочесть название было невозможно.

Такие же перевернутые и непонятные буквы Дина видела на ящиках и коробках с русскими товарами.

— Непонятно, — громко пробормотала она, словно рассердившись, что не может прочитать название.

Она понюхала книгу. Книга пахла влажной бумагой, — должно быть, отсырела за время долгого плавания. И типичным запахом мужчины. Одновременно сладковатым и терпким. Табаком. Пылью. И морем.

Из стены вышел Иаков. Сегодня он нуждался в Дине. Она выругалась про себя. Но он не ушел. Он ласкался к ней. Молил. Теперь в комнате пахло Иаковом. Дина загородилась руками, отталкивая его.

Наконец она положила книгу на место. Выпрямилась. Вздохнула. Точно закончила тяжелую работу.

Прислушалась к шагам на лестнице. Если он сейчас войдет в комнату, у нее есть оправдание — она хотела вставить в подсвечники новые свечи, чтобы их хватило на вечер. Где ему знать, что она вообще-то не занимается такой работой. Корзина со свечами стояла на полу рядом с ней.

Иаков ждал, когда она возьмет корзину и покинет комнату. В коридоре при свете лампы он наконец отпустил ее обнаженную руку. Припадая на больную ногу, он отошел в темный угол, где стоял шкаф с полотном.

— Мы отстояли крышу хлева от огня! И без твоей помощи! — бросила она ему вслед и спустилась в столовую.

Я Дина, я летаю. Моя голова без меня движется в пространстве. Отворяются стены и потолки. Небосвод беспределен, это темная картина из бархата и битого стекла. Я влетаю в нее. Мне хочется туда. И не хочется!

Когда ели первое блюдо, жена шведского графа выразила удивление, что в Рейнснесе удалось разбить такой красивый сад, — ведь это у самого Полярного круга! Чего стоят одни дорожки между клумбами, посыпанные крупным песком и ракушками! Она успела посмотреть сад до того, как всех пригласили к столу. Какая трудоемкая работа развести такое великолепие на столь скудной почве!

Матушка Карен поджала губы, но вежливо ответила, что, конечно, это не просто, бывает, в суровые зимы розовые кусты замерзают. Она с удовольствием покажет завтра своей гостье грядки с овощами и пряностями. Это гордость Рейнснеса.

Потом все пили за молодого кандидата богословия. За хлев и за сено, которые с Божьей помощью удалось спасти от огня.

— И за животных! — прибавила матушка Карен. — Боже, сохрани наших животных!

И они выпили за урожай и за животных. Обед был еще в самом начале.

Шведский граф восторгался рыбным супом Олине. Он настоятельно просил пригласить ее в столовую — ему хотелось выразить ей свое восхищение. Нигде в мире граф не пробовал подобного супа. А ведь это блюдо он пробовал всюду, куда бы ни приехал.

Французский рыбный суп! Пробовал ли кто-нибудь из присутствующих французский рыбный суп?

Матушка Карен пробовала французский рыбный суп. Она воспользовалась поводом и рассказала, что три года жила в Париже. Она сдержанно жестикулировала, и на руках у нее позванивали филигранные браслеты.

Неожиданно матушка Карен продекламировала стихотворение по-французски, на щеках у нее заиграл молодой румянец.

Седые красивые волосы, которые по случаю торжества были вымыты в можжевеловой воде и завиты щипцами, спорили блеском с серебряными приборами и канделябрами.

Когда Олине наконец явилась в столовую — ей нужно было сначала немного привести себя в порядок и снять верхний передник, — все, к сожалению, уже забыли про рыбный суп.

Правда, шведский граф повторил свою речь, но уже без вдохновения. Он разошелся и заодно произнес речь в честь телятины. Наконец Олине прервала его, она сделала реверанс и сказала, что должна вернуться к своим обязанностям.

Наступила мучительная пауза.

Жуковский немного ослабил галстук. В столовой было жарко, хотя окна в сад были открыты.

Ночные бабочки, привлеченные светом, отчаянно бились за тонкими кружевными гардинами. Одна влетела в пламя свечи, стоявшей перед Диной. Мгновенная вспышка. И конец. Обугленные останки, темная пыльца на скатерти.

Дина подняла рюмку. Голоса вдруг куда-то исчезли. Жуковский тоже поднял рюмку и поклонился. Оба молчали. Потом они одновременно взялись за приборы и начали есть.

Жареная телятина была сочная и розовая. Сливочный соус выглядел бархатом на белом фарфоре. С краю на тарелке дрожало желе из красной смородины.

Дина решительно положила его на мясо. Воткнула серебряную вилку в белоснежную молодую картошку и отрезала кусочек. Медленно провела картошкой по соусу. Захватила чуть-чуть желе. Положила в рот. Встретила взгляд Жуковского — он проделал то же самое.

На мгновение розовый кусочек мяса остановился у него между губами. Потом сверкнули зубы. Наконец Жуковский закрыл рот и начал жевать. Его глаза над столом блестели, как море.

Дина подцепила на вилку его глаза и положила в рот. Провела по ним языком. Осторожно. Глазные яблоки были солоноватые. Их нельзя было ни проглотить, ни разжевать. Она спокойно катала их во рту кончиком языка. Потом раскрыла губы, и они упали.