Сбитая с толку, Анна Терентьевна побурела под пудрой, но деньги взяла. Толщина пачки ужаснула ее больше, чем внезапный хозяйский тон Пиановича. «Бедная моя девочка! – почему-то подумалось ей. – Он богат как Крез. Что с нами всеми будет?»

– К этой субботе должно быть готово хотя бы одно вечернее платье, – подсчитав что-то в уме, сказал Игнатий Феликсович. – Устроим официальную помолвку. Будут немногие, но лучшие. Прятаться я не намерен, это брак по взаимной склонности. Надеюсь, вы не считаете иначе, милая Анна Терентьевна?

– Нет, что вы, – растерянно ответила тетя Анюта.

Она сидела в кресле в своей обычной королевской позе. Ее держали корсет и привычка, но не гордыня. Еще вчера она лихорадочно искала спасения и радовалась, что спасение пришло. Она так расписывала Лизе достоинства жениха, что на дне ее отцветшей души отыскалась даже собственная, десятилетней давности влюбленность в Игнатия Феликсовича, тайная и давно зачахшая. Но теперь Пианович ею управлял, и с ним было непривычно, тесно, душно.

– Меня ждут дела, – объявил вдруг Пианович, вставая.

Наверное, он сам почувствовал, что слишком раскомандовался, потому припал к руке Анны Терентьевны нежно и надолго.

– Пошлите, пожалуйста, Бетти проводить меня до калитки, – ласково проговорил он, все еще пожимая королевскую руку. – Будем привыкать к положению жениха и невесты.

Анна Терентьевна согласно кивнула, но крикнула голосом чужим и плаксивым:

– Матрена! Матрена! Сходи за Лизой!

Лиза явилась в гостиную с беспечным видом. Она до сих пор и не подумала причесаться.

– Проводи Игнатия Феликсовича со двора, Лиза.

Лиза подбежала к конфетным коробкам и сунула за щеку пьяную вишню.

Игнатий Феликсович ждал ее в темных сенях, у раскрытой двери. Суматошный ветер гулял по двору, по траве, снова зазеленевшей после дождя.

– Вы будете у нас вечером? – церемонно спросила Лиза.

– Буду. Мы каждый день теперь будем видеться. Ты рада, Бетти?

– Мне все равно.

Игнатий Феликсович держал в руках шляпу и трость. Одна половина его лица и фигуры была освещена со двора и подрумянена солнцем, а другая таяла в густой тени. Он пристально смотрел на Лизу и улыбался.

– Хочешь, поедем сейчас кататься в пролетке? – спросил он.

– Не хочу. Лучше простимся до вечера.

– Говори мне «ты».

– Не буду!

Лиза вздрогнула от любви и ужаса. Ваня! Это его она сегодня просила говорить «ты»! Если б он сейчас ее видел…

– Бетти, не разговаривай со мной дерзко. Игры и шутки кончились, – сказал Игнатий Феликсович грозно и нежно. – Я стану безумно тебя баловать, если ты будешь слушаться.

– А если не буду?

– Будешь.

– Ну, конечно, вы же меня купили за десять тысяч! – тряхнула она своей нечесаной головой. От этого взмаха, от ее взгляда исподлобья у Игнатия Феликсовича поползли по спине такие сладкие мурашки, что он передернул плечами.

– Ты глупых книжек, наверное, начиталась, – сказал он глухо. – Надо их бросить! У тебя теперь новые обязанности.

– Какие?

– Очень простые: говорить мне «ты», не дерзить, вести себя прилично. Я знаю, ты это отлично умеешь. Еще надо причесываться и подбирать сзади косу, как ты сама давно хотела. Ну, и еще малость осталась. Вот эта…

Лиза вздохнуть не успела, как Игнатий Феликсович прижал ее к дощатой стенке сеней и припечатал ее губы своими. Лиза дернулась, но Игнатий Феликсович был много сильнее. Он крепко притиснул ее к себе, а его ловкая рука быстро прошлась вдоль ее бедер. Все это продолжалось мгновение, но его хватило, чтоб Лиза поняла: этого человека она будет ненавидеть вечно.

Через минуту Игнатий Феликсович отступил к противоположной стене. Он поднял шляпу и трость, которые уронил, целуя Лизу. Когда распрямился, его лицо было недовольным и красным.

– Несложно ведь, правда? – быстро сказал он.

– Мне не понравилось, – ответила Лиза. – У вас слишком жесткие руки и колючая борода. Давайте не будем целоваться до свадьбы.

– Э, не выйдет! – покачал головой Игнатий Феликсович. – Жених имеет право на некоторые скромные ласки невесты. Я и сам не хочу слишком распаляться, однако порядок есть порядок. К тому же ты должна привыкать ко мне. После венчания нас свяжет великая и страшная сила физической страсти. Она соединяет мужчину и женщину помимо их воли. Тобой она овладеет так же, как сейчас владеет мною, а пока ты глупое дитя.

– Я не дитя! Вам не обидно, что я люблю другого?

– Этого белобрысого щенка, которому ты вешалась на шею в беседке у Фрязиных? – пожал плечами Пианович. – Да, пикантное было зрелище. Но ты вела себя настолько неуклюже, что я не сомневаюсь – ты ангел чистоты. Мальчишку забудь. Ты согласилась стать моей. Если у меня жесткие руки, обнимай и целуй меня сама, но только всерьез. Это ведь такой пустяк – за десять-то тысяч!

– Вы негодяй! – не выдержала Лиза.

– Вот ты и начала попрекать меня деньгами! А я просто тебя люблю, и довольно давно. Я спасаю твою семью, даю средства, тебя не соблазняю, а беру замуж. Чего же тут негодяйского?

– Да все!

– Ну и логика! Недаром в гимназии считают, что у тебя куриные мозги. Хотя ты не дура, раз я от тебя без ума.

– Вы негодяй!

– Говори мне «ты»!

– Ты негодяй!

– Ну, вот и поладили, – криво усмехнулся Игнатий Феликсович. – Если б ты видела, какая ты сейчас прелестная! А твои губы пахнут пьяной вишней. Норовистая кобылка! Из таких-то и выходят самые резвые и послушные.

Лиза возмутилась:

– Вы что, дрессировать меня собрались? Не с помощью ли хлыста?

– Почему нет, если не получится с помощью рафинада? Я опытный жокей. Лучше не зли меня, Бетти! Пока твои выходки меня забавляют, но надолго ли? Итак, поцелуй меня – так и быть, сегодня в щечку, но сама. И скажи: «До вечера, милый!»

– Не хочу! – топнула ногой Лиза.

– Ты в нашем городском театришке смотрела пьесу «Укрощение строптивой»?

– Конечно! На премьере Варнавину поднести целых шесть серебряных портсигаров.

– Вот счастливец! Итак, ты знаешь, чем эта пьеса кончилась. Ты не тупица, так что давай сразу играть финал.

– Не буду!

– На кону десять тысяч – или папа в тюрьме.

Лиза закусила губу, немного подумала, потом молниеносно чмокнула Игнатия Феликсовича в щеку и тут же вытолкнула из сеней. Он споткнулся и, чтобы не терять достоинства, стал медленно спускаться с крыльца. У калитки обернулся. Лиза стояла наверху лестницы. Ветер раздувал ее платье, но она и не думала прижимать подол к коленкам.