понимала значение семьи для человека и учила всех нас понимать это вместе с ней?

...Крупно братья Морган. Такими мы видели их в первых кадрах. Вот они входят в дом, бросая заработанные соверены в передник матери.

Голос Хью. Мои братья, с их мужеством и силой, были настоящими мужчинами. И они заставили меня гордиться тем, что рядом с ними и я тоже был мужчиной.

На крыльце в день свадьбы Айвора сидит Энгарад и смотрит на Граффидда.

Вместе с гостями поет Граффидд и улыбается Энгарад и Хью.

Голос Хью. Энгарад — разве она умерла? А мистер Граффидд? Этот человек, про которого можно одновременно сказать, что он скала и пламя, человек, который научил меня ценить и понимать дружбу?!

По холму поднимается Бронуен с корзинкой в руке. Такой Хью увидел ее впервые.

Голос Хью. Разве умерла Бронуен? Бронуен, которая доказала мне, что любовь и воля женщины сильнее, чем кулаки, мускулы и крики мужчин?

В очках, с газетой в руках Морган читает своей семье о премии, полученной Хью за красивый почерк.

А вот он после драки сына в школе дает Хью деньги.

Голос Хью. Разве умер мой отец, раздавленный углем? Нет, он и сейчас со мной, гордый за мои успехи по чистописанию. Я и сейчас вижу его принимающим горячее участие в моих тревогах, подающего советы, которые никогда не были неверными или бесполезными.

...На холм поднимаются Морган и Хью. Такими мы их уже видели в первых кадрах.

...Идут по вершине холма; Хью старается шагать в ногу с отцом.

Крупно: силуэты Моргана и Хью на фоне золотистых лучей, пронизывающих долину. Ветер развевает их волосы.

Голос Хью. Разве отец умер? Если умер он — значит умер и я, значит мы все мертвецы, а все чувства — насмешка... Как зелена была моя долина, долина тех, кто ушел навсегда...

Звучит песня... Голоса хора растут в мощном крещендо.

Орсон Уэллес, Герман Манкиевич. Гражданин Кейн[6]

Пролог

1940 год.

Панорама Ксанаду... Вступает музыка...

В ночной мгле, где-то очень далеко, светится окно. К нему движется камера.

Вырисовываются мощные заграждения: толстая колючая проволока, гигантская витая ограда, колоссальные решетчатые ворота. Ворота увенчаны огромной буквой «К»; ее черные контуры выделяются на фоне светлеющего предрассветного неба. Сквозь заграждения виден силуэт огромного замка на горе Ксанаду.

Мы движемся к небольшой светящейся точке — окну замка и проезжаем необъятные владения Чарлза Фостера Кейна.

Правее замка, вдоль берега моря, тянутся бескрайние просторы. Когда-то здесь была лишь пустынная болотистая равнина. Кейн изменил природу, создал красивый горный пейзаж.

И холмы и гору создали здесь человеческие руки. Они разбили прекрасные парки, вырыли озера. С вершины горы над всей окрестностью господствует громадный замок, вернее замковый ансамбль, в который входят несколько европейских замков различных архитектурных стилей.

Когда-то здесь все цвело и благоухало... Земля приносила обильные урожаи.

А сейчас повсюду следы запустения. Площадки для игры в гольф заросли тропическими растениями — так давно здесь не играли.

Печально выглядит огромный зоопарк гагенбековского типа. Еще сохранились рвы с водой, отделявшие участки земли, где на свободе жили звери. На этих участках остались лишь надписи: «Львы», «Тигры», «Жирафы»...

В вольере для обезьян медленно покачивается большая нахальная обезьяна. Одинокая, она смотрит на далекое окно, светящееся в утренней мгле.

В бассейне кучей лежат спящие аллигаторы. В грязной воде отражается освещенное окно.

У лодочного причала в воде плавает старый номер нью-йоркской газеты «Инквайрер». Ветер несет газету в высохший бассейн для плавания.

Внизу вокруг замка стоят наглухо заколоченные коттеджи.

Подъемный мост. Под ним заросший зловонный ров.

За небольшими, еще крепкими воротами, у стен замка разбит прекрасный сад. В нем и сейчас безупречный порядок. Много редкостных экзотических растений. В роскошных тропических цветах есть что-то безвольное, безнадежное... Мох... мох... много мха...

Когда камера приближается вплотную к окну, в комнате гаснет свет. Музыка смолкает. На стеклах отражаются великолепные, но мрачные владения Кейна.

Спальня Кейна. Снова вступает музыка.

На фоне гигантского окна силуэт огромной кровати Кейна. Наплывом все это переходит в сказочный снежный пейзаж.

Неправдоподобно крупные снежинки осыпают вычурный деревенский домик, снежную бабу. Где-то звенят бубенцы, как бы пародируя колокольчики буддийского храма.

Неожиданно музыка замирает. Раздается старческий голос Кейна:

— Розовый бутон!

Камера отъезжает, и мы видим, что сказочный пейзаж — это внутренность стеклянного шарика, который Кейн держит в руке. Это один из тех шариков, какие можно встретить на базаре в любом уголке земного шара.

Рука Кейна, сжимавшая шарик, слабеет... Шарик выпадает из нее, скользит по ступеням подножия кровати, покрытым ковром, падает на мраморный пол и разбивается. Осколки сверкают в лучах утреннего солнца.

На окно опускаются жалюзи: лучи восходящего солнца, превратившись в узкие полоски, перекрещиваются.

В полутьме комнаты виден силуэт сиделки. Она покрывает тело умершего Кейна простыней. Под этим тонким покровом вырисовываются очертания его тела.

Кинохроника

Просмотровый кинозал.

Начинается демонстрация последнего выпуска кинохроники. Это обычный ежемесячный полнометражный фильм из серии тех, которые посвящаются определенному событию или известному лицу.

На экране появляются титры. Мы приближаемся к ним, и экран просмотрового зала сливается с настоящим экраном...

Титры: «США. Владелец Ксанаду — Чарлз Фостер Кейн».

Вступает диктор. На экране кинохроника 1940 года. Перед зрителем — принадлежащие Кейну бескрайние заброшенные земли флоридского побережья.

Диктор. Ксанаду — легендарное место, где знаменитый Кубла Хан основал свой величественный храм удовольствий. (Цитирует стихи.) «Эти плодородные земли были окружены кольцом стен и башен». В наши дни почти такую же легендарную славу заслужило Ксанаду во Флориде. На земле нет другого места таких масштабов, предназначенного для наслаждений. Здесь на пустынных просторах побережья Галф Коуст была задумана и воздвигнута для Кейна огромная гора. В 1940 году здесь состоялись самые величественные и самые странные похороны, какие когда-либо, где-либо происходили, — был предан земле выдающийся человек нашего столетия — Кубла Хан Америки — Чарлз Фостер Кейн.

Титр. «Для сорока четырех миллионов американских читателей значительно интереснее, чем любая знаменитость, о которой кричали заголовки его газет, был сам Кейн, величайший газетный столп нескольких поколений».

Экран заполняет огромный портрет Кейна.

Вступает диктор. До появления нового титра он рассказывает о Кейне.

Мы видим, что портрет Кейна напечатан на первой половине газеты «Инквайрер». Его обрамляют извещения о похоронах и многочисленные заголовки.

На экране появляются газетные сообщения американской и иностранной прессы о смерти Кейна... Фотографии Кейна. Заголовки этой информации самые разнообразные. Характеристика диаметрально противоположная. Одни его называют «патриот» и