Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ксюша, ты сейчас в состоянии шока, но, прошу тебя, возьми бушующее сознание в руки и успокойся! – крикнул заточивший меня двадцатью минутами ранее в шкаф железный король.
– Как ты пошел на это? Как ты посмел поспорить на меня? – я подняла глаза не в силах сдержать слезы и окинула презирающим взглядом Любиного знакомого.
– Я был против с самого начала… Но ты так возбудила пытливое сознание моих друзей, покидая в то утро мою спальню, что я не смог их отговорить от этой авантюры… Ксюш, я ведь тебе говорил, помнишь, на концерте?
– Говорил? Да я считала, что ревнуешь! – упала ему на плечо я.
– Ревную? Ксюш, ты дала мне от ворот поворот. Я понял.
– Я тоже, – окончательно утонув в слезах, я моментально вылетела из злополучной квартиры, тут же врезавшись в возвращающегося с браслетом в руках Диму.
– Аккуратней, – брезгливо пискнул мужчина, еще пару часов назад гладивший мое голое тело.
– Да иди ты к черту, зайка! – вспыхнула я и, собрав непонятно откуда взявшиеся силы, разразилась сильным ударом.
– Ты совсем что ли? – вытирая брызнувшую фонтаном из разбитого носа кровь, закричал мужчина.
– Тебе так даже лучше! Я бы даже сказала идеально! «Мне не нужно ваших аплодисментов, дурацких комплиментов!» – процитировала я Пашу Керта. – Да, и катись к черту! – добавила я уже продиктованные сердцем эмоции.
Выйдя из подъезда, я пошла прямо. Не впред, а просто прямо. Прямо в неизведанном и глухом направлении. Скупая дорожка вывела меня во двор заброшенной школы, где я не в силах сдерживать эмоции тут же упала на песок и заплакала слезами душевнобольного человека. Единственное, чего мне хотелось сейчас, это оправдания. Причем не получить его, а найти. И даже не в Диме, а в себе! Так как виноват в своем уродстве сам урод, а не бросающий в него камень! Я знаю, столь категоричные мысли не подлежат здравому одобрению, но неподвластны они и страстной критике, так как их сущность уже проверена судьбой и доказана жизнью…
– Люба, – умирающим тоном выдохнула я мобильному.
– Ксюша, доброе утро!
– Люба, я приеду?
– Конечно! А что у тебя с голосом?..
– Это долгая история.
– Вот что что, а вляпываться ты умеешь! Это Дима? Он тебя бил?
– Он меня убил, Люба. Убил.
– Тогда тебе не ко мне надо, а в морг.
По бугристым кочкам, по серому унылому утру парило синее такси, везущее заспанного старичка-водителя и обиженную всем миром молодую девушку – меня. Несло быстро, но плавно, даже несмотря на испорченную дорогу. В этот момент мне показалось, что все нормально. Просто судьба у меня такая – жить одиночкой. И, если не пытаться ей препятствовать, все будет хорошо… А может, это действительно так, и я рисую в альбоме своей жизни не своими красками? Может… Ведь не все родились под счастливыми звездами…
– С Днем Рождения! – пролился на меня дождь цветного конфетти.
– Люба, дорогая, да кто в нашем возрасте празднует?
– В нашем возрасте, да мы в самом прекрас… – начала возражения наряженная в праздничный колпак подруга, но тут же изменилась в лице. – Ребенок, а кто это в свой день рождения слёзы льет?
– Лучше завари мне чайку… с водкой.
– У-у-у… Все ясно. Айда на кухню – чай дожидается тебя вместе с твоим любимым сливочным тортом, а водку даже не проси, я лучше валерьянку достану.
– Ох, Люба-Люба, старость не радость…
– Ты из-за этого что ли плачешь?
– Нет. Хотя в какой-то степени и это успело наложить свой кровавый отпечаток…
– Рассказывай!
– Люб, а ты когда-нибудь слышала про Лжедмитрия?
– Про самозванца, выдававшего себя за царевича Дмитрия Ивановича? Конечно, слышала. Лет эдак пятнадцать назад, да кого пятнадцать, больше! Мы же по истории проходили!
– Вы проходили, а я с ним встречалась!
– Ксюш, ты себя точно нормально чувствуешь?
– Не веришь? А я ведь не вру! Только не с самим сыном Ивана IV Грозного, а с его современным преемником. Знаешь, он в точности продолжает дело своего великого отца! Так же врет, так же искусно кипит красноречием и так же позорно оказывается пустышкой…
– Тебя Дима бросил, да?
– Да он со мной и не встречался… Все, что было, – это всего лишь игра…
– Ну-ну, не переживай, просто не на того ты ставки сделала, я же говорила тебе, что надо Вову выбирать! Он порядочный, отзывчивый, да и ты ему понравилась!
– Ох, Люба, давай без этого.
– Ну, ничего, Новокузнецк – город маленький, может, хоть в столице кого-нибудь найдешь.
– Люба, ты чего!?В какой еще столице?
– Нет, ну если хочешь, можешь и в Колчаковской – в Омске, но я думаю, тебе сейчас нужно что-то поприятнее холодной Сибири.
– Ты к чему клонишь?
– Держи, – улыбнувшись, Люба достала из кармана домашнего халата красивый розовый конверт.
– Что это?
– Это мой тебе подарок. Собирайся. Завтра уже будешь в Москве.
– Люба, ты чего! Ты совсем что ли сбрендила! У меня же работа, ты, да и вообще тридцать три – это не такой большой праздник, чтобы дарить такие подарки!
– Без него ты погибнешь. Тебе нужно развеяться.
– Без кого без него?
– Езжай.
– Люба, ты чего-то не договариваешь.
– А ты вообще не живешь – это страшнее.
Гневной тирадой, ярыми причитаниями и оглушающими своей дикой свирепостью возгласами встретила Анна Ивановна мое сообщение об увольнении. Зачем я увольнялась, ведь подаренная мне поездка сковывала в кандалы приключений все-навсего семь дней? Пожалуй, ответа на этот вопрос я не знала и сама. В этот момент я не руководствовалась трезвым умом, не слушалась опьянённого сердца, нет, я просто делала все так, как мне этого хотелось, а хотелось мне одного – отдохнуть. Причем не от работы, не от любви, а от жизни. Звучит ужасно, я бы даже сказала недостойно, но это желание, а их мы не в силах контролировать…
– Утро доброе, – уже на выходе схватила меня за руку моя молоденькая сменщица.
– И тебе, Настя, – я наградила девушку скромной улыбкой.
– Как Ваши дела?
– Вполне хорошо, как твои? Как продажи?
– Мои нормально, а у продаж не очень… Ксюша, я бы хотела извиниться за тот раз, – пряча глаза, прошептала молоденькая девочка.
– Настя, все хорошо, я не злюсь.
– Правда? А я так волновалась! Тогда наговорила Вам всякой ереси, а потом целый день ходила потерянной, раздраженной, мне было так стыдно…
– Все нормально.
– Спасибо Вам за Вашу доброту, – с этими словами она кинулась на мою шею, как обычно кидаются девочки ее возраста в объятия любимых матерей.