Письмо Ларисы Лейтес отцу. 22 апреля 1942

Невозможно забыть замечательные занятия хореографией в красном уголке с любимыми людьми – балериной Джеммой Васильевной и пианисткой, Маринкиной мамой, Елизаветой Эммануиловной Лойтер. Нам даже сшили пачки из накрахмаленной марли, и мы подолгу занимались «у станка», без халтуры, стоя во всех позициях, как настоящие маленькие балерины. И танцевали мы на праздничных вечерах не что-нибудь, а под музыку Рахманинова – танец амазонок в стиле Айседоры Дункан, который остался в памяти как «танец дохлой Маринки», потому что Марина Френкель в середине танца трагически погибала от рук невидимых врагов, а мы трагически суетились вокруг.

Марина Френкель

Елизавета Лойтер

А наши театральные постановки! В первой – «Рейнеке-лис» Гёте – я в силу малости и хилости исполняла роль маленькой обезьянки. Слова своей роли: «Очень мне хочется знать, скажите, где клад ваш хранится…» – помню до сих пор. Потом было сложное представление «Три апельсина» Карло Гоцци – с настоящими декорациями, с раскрывающимися апельсинами из подсобных материалов. Помню мелодекламации старших девочек, стихи запомнились на всю жизнь, чьи они – не знаю. – Там, за парком, на лужайке – «с выражением» декламировала самая красивая девочка Ира Ржешевская.

Там, где гладь пруда, как сталь,

Где тоскливо вьются чайки,

Разыгралась пастораль.

Я – пастух, а вы – маркиза

В дымно-сером парике,

Приходили из каприза

И исчезли вдалеке…

Я спросил вас: «Вы любили?»

«Никогда…»

«Никогда», – вы повторили,

«Никогда», – гремел закат.

«А меня б вы полюбили?»

«Никогда…»

Уж не Северянин ли? Вряд ли… Для него – слабовато. Во всяком случае, странный выбор для 1942 года и детского возраста. А вот еще – более «идейное», в исполнении Эры Росиной:

Пренебреженьем к этикету

Смущен холодный мажордом.

Король французский на паркете

Играет в шахматы с шутом.

Взгляд короля совсем не гневен,

Закон игры ему знаком:

Шах королю, шах королеве,

Снял короля король конем.

Война. Король спокойно-гневен,

Закон войны ему знаком:

Шах королю, шах королеве,

Снял короля король мечом.

Однако далее назревает революционная ситуация:

Мелькают головы и плечи,

Народ ворвался в царский сад!

Смерть королю! Народ разгневан.

Гул голосов, звон хрусталя…

Шах королю, шах королеве,

И (торжествующе) пешки сняли короля!

И конечно «монтажи» – комбинированые представления из патриотических стихов и песен, танцев, а в конце обязательно «пирамида», мгновенно строящаяся из старших мальчишек, самый верх которой всегда венчал «наш» – младший, тоненький и гибкий Данька Санников. Душой всего этого была, конечно, Елизавета Эммануиловна. А стихи в монтажах были в основном написаны отцами и присланы в Чистополь с фронта. На стихи Ильи Френкеля «Давай закурим» Елизавета Эммануиловна написала музыку, которая мне до сих пор кажется лучше, чем у Табачникова, а мы были гордые первые исполнители. Пели мы и такую военную песню:

Суровое время, горячее время

Пришло для отчизны родной.

Вставай-поднимайся, рабочее племя,

На подвиг и труд боевой.

И верой, и правдой достойно и смело

Отчизне послужим в бою.

Идем мы, товарищ, за правое дело,

За честь и свободу свою.

С припевом:

Тверже шаг,

Ряды держите строже!

С нами Сталин, с нами весь народ.

Будет враг навеки уничтожен!

На врага, за Родину, вперед!

Почему-то эту песню после войны забыли, а жаль… Еще мы, конечно, пели, гордясь (наш Тимур!), марш тимуровцев:

Тимуровцев много веселых,

Нас много в больших городах.

Нас много в аулах и селах,

В амурской тайге и в степях.

Пускай мы не вышли годами,

И нас не берут на войну,

Тимуровцы всеми путями

Крепят молодую страну…

У нас боевая сноровка

И сил непочатый запас.

Скорей бы нам дали винтовку,

Гранату и противогаз…

С припевом:

Команды идут, ребята поют,

Тимуровцы, шагай веселей!

За дело, друзья, лениться нельзя,

Поможем отчизне своей!

Никита и Даниил Санниковы

С этими монтажами мы выступали не только в интернате, но и перед ранеными в госпитале, расположенном в городском саду. Ходили по интернату и самодельные стихи и песни.

У реки у Лены есть приток Алдан,

А у Миши Панченко – Лена Рудерман.

Про недостижимо взрослую и красивую Варю Шкловскую старшими было сложено такое (на мотив «Крутится, вертится шар голубой»):

В доме Литфонда стоит тишина,

В доме Литфонда прескучно всегда,

И вот из палаты под номером шесть

Мне велено было блондинку привесть.

Артисты играют, читают, поют,

А мне умиленье минуты несут,

И сердце мое утопало в огне,

Когда ее глазки скользили по мне…

Школа

Про свой второй класс в чистопольской школе № 2 я практически ничего не помню, кроме того, что сидела за одной партой с Наташей Леоновой. Наверное, потому, что зимой сорок первого года очень много болела. В ту школу надо было идти по улице Володарского по направлению к рынку и Каме, мимо горсовета, напротив которого на столбе висел репродуктор и всегда толпились люди– слушали горькие сводки Информбюро.