на себя формальную ответственность за страну при условии, что они сделают это, не прибегая к восстанию и мятежу. Мое возвращение в Зимний дворец было мотивировано осознанием долга перед страной.

В сложившихся условиях, когда стране изнутри и извне грозит (я официально писал 24 июля заместителю председателя правительства), я считаю невозможным уклоняться от тяжкого долга, возложенного на меня представителями социалистических, демократических и либеральных партий.

В том же письме я изложил, по моему мнению, руководящие принципы, необходимые для управления страной.

В основу решения этой проблемы я кладу свое непоколебимое убеждение, что спасение республики требует отказа от партийных распрей и что общенациональная работа по спасению страны, касающаяся всего народа, должна идти в условиях и в формах, продиктованных острой необходимостью продолжения войны, поддержания боеспособности армии и восстановления экономической мощи нации.

После ночи душевных и душевных терзаний, испытанных также всеми участниками собрания, я в течение суток сформировал новый кабинет. Вопреки практике первых месяцев Революции, члены правительства, носители высшей власти, теперь были формально освобождены от всякой зависимости от партийных комитетов, Советов и т. д. Их ответственность была теперь «только перед страной и их собственной совестью». Министров от Совета и министров от Думы больше не было. Были только министры российского правительства. Отказались теперь и от практики коллективных длинных министерских заявлений, годных только для крайних партийных догматиков.

Состав нового кабинета соответствовал беспартийной национальной правительственной программе.

Из шестнадцати министров только трое были противниками буржуазно-демократической коалиции. Двое из них (Юренев и Кокошкин, представлявшие партию кадетов) выступали за чисто буржуазное правительство, а третий (министр земледелия Чернов, лидер социалистов-революционеров) — за чисто социалистическое правительство. Все остальные министры были твердыми сторонниками правительства, объединяющего в себе все творческие политические силы нации, независимо от партийных и классовых различий.

Об очень резком изменении народных настроений после разгрома большевиков — об укреплении государства и независимости правительственного аппарата от партийных политических организаций — свидетельствует тот факт, что из шестнадцати членов правительства только двое (Чернов, эсер, и Скобелев, социал-демократ), были тесно связаны с Исполкомом Петроградского Совета.

Новую ситуацию хорошо резюмировал Ираклий Церетели, один из знатнейших и талантливейших вождей русской социал-демократии (впоследствии вождь Грузинской социал-демократии). С присущим ему мужеством этот вождь, бескорыстно преданный делу демократии в целом, откровенно признал коренное изменение, происшедшее в соотношении политических и общественных сил страны.

— Мы только что пережили не только кризис кабинета, но и кризис Революции, — сказал он на заседании Всероссийского исполнительного комитета съезда Советов и перед исполкомом Крестьянского съезда. — Началась новая эпоха в истории Революции. Два месяца назад Советы были сильнее. Теперь мы стали слабее, ибо соотношение сил изменилось не в нашу пользу.

Церетели призывал к полному доверию к правительству, понимая, что происшедшая перемена целиком идет на пользу стране в целом, ибо укрепляет национальное самосознание народа, а также могущество и авторитет государства.

Глава XII

Бывший царь и его семья

В предыдущей главе я упомянул о некоторых мерах Временного правительства, которые действительно дали ему возможность управлять, т. е. командовать.

Я не берусь перечислять здесь те многочисленные признаки оздоровления управленческого аппарата, которые были повсюду в конце лета 1917 года. Скажу только, что приказы правительства исполнялись теперь так же, как и до Революции. Был восстановлен принцип ведомственного доверия, политического доверия, без которого не может нормально функционировать ни одна административная машина.

Тайные приготовления к столь же тайному переводу бывшего императора и его семьи из Царского Села в Тобольск, Сибирь, могут служить яркой иллюстрацией отлаженной работы административной машины к лету 1917 г.

В начале, еще до того, как Революция развила свои животрепещущие проблемы, массы были особенно обеспокоены судьбой царя и его семьи. В печати также стали широко и с большим удовольствием обсуждать все придворные дела, о которых при старом режиме запрещалось упоминать. Хотя после Революции рассуждения о членах императорской семьи вызывали много ажиотажа, вскоре о них почти забыли. Сейчас кажется невероятным, что, подписав в Пскове отречение от престола, царь мог совершенно свободно проследовать в Ставку в Могилеве, чтобы «попрощаться со своим штабом». Временное правительство никоим образом не беспокоилось о передвижениях царя, и князь Львов охотно дал свое согласие на поездку царя.

Но, конечно, такое положение вещей не могло продолжаться долго. Длительное пребывание бывшего императора в Ставке породило слухи о том, что его свита вела переговоры с Германией об отправке в Россию для спасения самодержавия нескольких немецких армейских корпусов. Как бы абсурдны они ни были, слухи эти получили широкое распространение, и примерно через неделю после крушения разразился взрыв ярости и ненависти к императорской семье, особенно к бывшей императрице Александре Федоровне. Во время моего визита в Москву 7 или 8 марта местный Совет гневно потребовал подробного отчета о мерах, предпринятых правительством против бывшего императора и его семьи. Совет был так настойчив, что я наконец сказал:

— Как генеральный прокурор я имею право решать судьбу Николая II. Но, товарищи, русская революция не запятнана кровопролитием, и я не позволю ее опозорить. Я отказываюсь быть Маратом русской революции.

В тот момент, когда я говорил это в Москве, Временное правительство в Петрограде постановляло арестовать Николая II и Александру Федоровну. Ниже приводится постановление правительства об аресте:

1. Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село.

2. Поручить генералу Михаилу Васильевичу Алексееву предоставит для охраны отрекшегося императора наряд в распоряжение командированных в Могилев членов Государственной Думы: Александра Александровича Бубликова, Василия Михайловича Вершинина, Семена Федоровича Грибунина и Савелия Андреевича Калинина.

3. Обязать членов Государственной Думы, командируемых для сопровождения отрекшегося императора из Могилева в Царское Село, предоставить письменный доклад о выполнении ими поручения.

4. Обнародовать настоящее постановление.

После ареста бывший самодержец должен был перейти под мою непосредственную опеку и юрисдикцию. Насколько я помню, он был арестован 9 марта. Александра Федоровна находилась под арестом в Александровском дворце в Царском Селе с 1 марта. Замечу между прочим, что прощальный визит бывшего императора в Ставку произвел очень дурное впечатление на рядовых армейских чинов, внушив солдатам недоверие к Генеральному штабу и особенно к генералу Алексееву и возбудив в них подозрения в сочувствии высшего командования к контрреволюции. Расставание Николая II с челядью было очень трогательным. Многие были даже