– Понятия не имею, – сказал он.

Я методично стала собирать автомат. Сорок секунд, и я уже нацелила его на Андраса. В шутку. Тот взбесился и одним движением пригвоздил меня прикладом моего же автомата к стене.

– Послушай, Морган. Кем ты себя возомнила? Ты существо, ежедневно наблюдавшее за тем, как наш мозг попадает в ловушку. В галерее ты ежедневно смотрела за тем, как мы раз за разом переживаем свой ад. Я в той ловушке на твоих глазах терял своих товарищей. Одного за другим. А ты смотрела, наблюдала, записывала показатели, пытаясь откопать ошибку в моем поведении. Да, я был рад, когда вас сочли мертвыми. Счастлив даже. Объясняю доходчиво: я тебя ненавижу.

Он убрал от моей шеи ствол доисторического ружья. Я закашлялась и пошла к выходу. За эти два дня, что мы провели в центре Корса, все действительно почувствовали себя лучше. Может, в клинике добились лучших результатов, может, просто здесь дышать было легче. Во всяком случае, Андрас производил впечатление человека вполне себе здорового. Даже слишком.

Если от Андраса можно было убежать, то вот от Руби – нет. Просто некуда. Мы с Линчем часами бродили по лабиринтам будущего, создавая все более точный план отключения программы. Чужие ловушки сознания обходить проще, чем свои. Гораздо проще бороться с чужими страхами, чем со своими. Вот только фантазия у меня была слишком бедная, а страхи у всех слишком похожие. Я быстрее Линча обходила все повороты, но вот если попадалась ловушка, начинался кошмар. Мне везло. Каким-то чудом удавалось выбраться из лабиринта, но чувствовала я себя после этого хуже, чем если бы Андрас избивал меня пару суток. Корса молча пил свой литум и переставлял свои проекции.

– Стой. Что это за обозначения, ты ни разу о них не упоминал, – откашлявшись после очередного лабиринта, я ткнула пальцем в отрезок проекции. График пошатнулся и окрасился химически-желтым цветом. Руби вернул проекцию на место и увеличил фрагмент, на который я указала. Казалось, что он сам с трудом помнит, что это.

– Условные принципы работы Касси, – сказал он. – Их нельзя выключить или обойти.

– …Касси не считает тех, кого ей не приказали считать. Не изменяет судьбу, если ей не приказали.

Касси прекращает работу, когда ее деятельность становится бесполезной или может принести вред.

Касси не может изменять судьбу человека или человечества, если это способно привести к ухудшению будущего Нового общества.

Касси самоисцеляется от любого возникшего вируса.

– Что-то с последним законом явная промашка, – пробормотал Линч.

– Вот мы и ищем ошибку, – откликнулся Руби. – Везде обязательно есть ошибка.

– Ни изменить, ни обойти, прямо как нас с Линчем, – пробормотала я.

Спустя еще пару часов Корса нас отпустил. А затем все повторилось. Спустя несколько дней я уже перестала различать, где реальность, а где чужое сознание. После особенно изощренных издевательств Андраса я просто сбежала. У меня ведь, в конце концов, была карточка входа. Сорок минут прогулки по туннелю – и я, наконец, вдохнула чистый, наполненный брызгами океана воздух.

Корса не Агарес, до гения ему далеко. Если уж нами с Линчем и играли, как пешками на шахматной доске, то Агарес, по крайней мере, делал это красиво. Гасион больше не хотел меня видеть, а мне больше незачем было торчать в этом центре. В отличие от Линча никаких высоких целей у меня не было. Просто очень хотелось жить. По-настоящему. Вдруг нестерпимо захотелось сделать что-нибудь такое, чего точно никто бы не смог ни предсказать, ни просчитать. Бросить самый ненужный вызов. Вдалеке виднелся пик вулкана. Сегодня он был спокоен. Лишь тонкая струйка дыма говорила о том, что это не просто гора.

За огнедышащей горой виднелись гигантские трубы заводов пятого уровня. Здесь должны что-то добывать. Наверное, полезные ископаемые. Вдалеке можно было разглядеть какие-то небольшие недавно построенные здания. За вулканом жизнь шла своим чередом. Это меня не устраивало. Как люди могут жить по своей траектории счастья, когда у меня отобрали и траекторию, и счастье? Конечно, звучит до смешного глупо, но обычная жизнь идеального общества действительно немного выбивала из колеи.

Перед вулканом было небольшое озеро с ярко-синей водой. Оно искрилось то ли от солнца, то ли от радости. Озеро пришлось обойти. Дорога к вулкану оказалась длиннее, чем казалось. Я шла часа два, не меньше. Наконец, я все-таки оказалась перед ним.

Целую вечность карабкалась на вершину вулкана. Поначалу это казалось приключением, затем испытанием. Потом просто карабкалась вверх, не чувствуя ничего. Это было самое прекрасное в мире «ничего».

Когда добралась до вершины, солнце уже окрасилось в малиновые оттенки заката. Оказалось, что за этим вулканом есть следующий, причем раз в десять больше. По сравнению с ним моя вершина казалась кочкой на дороге. Неважно. Я, как завороженная, наблюдала за тем, как солнце исчезает в тумане и пыли. Ни гарь, ни пепел вулкана меня не волновали. Здесь, на вершине, больше не было видно людей. Никто не хотел сыграть мной в шахматы, никто не пытался убить меня в лабиринтах чужого будущего.

Последние лучи солнца погасли. Стало холодно. От гари было трудно дышать. Теперь я проклинала все на свете за собственный идиотизм. Как можно было додуматься потащиться к вулкану? Хотя это еще ладно. А вот спускаться с него ночью? О да. В траекторию счастья такое совершенно точно не вписывается. Вот даже в самую кривую и хлипкую, и то не прорисовывается. Просчитать такую глупость просто невозможно. Ни один центр поддержки такой глупости бы не допустил.

К тоннелю я притащилась только под утро. Напоследок оглянулась на вулкан. Его вершина теперь вновь казалась недостижимой. Посмотрела на руки. Они были насквозь пропитаны копотью. Пришлось умыться в океане, чтобы не пугать людей своим видом.

– Где ты пропадала? – прошипел Линч, когда я уже почти добралась до душа. – Корса тебя убить готов.

– Он и так всегда к этому готов, – пробормотала я. – Дай мне пятнадцать минут, ладно?

– Десять, – начал торговаться Линч.

Я фыркнула и закрыла за собой дверь. В конце концов, мы все-таки притащились к Руби. Он, как и всегда, встречал нас в серебристом сиянии литума. И как ему удается на ногах держаться, это же адская жидкость. Всегда поражалась.

Когда мы отдыхали после очередной порции чужих лабиринтов сознания, я вдруг заявила:

– Никогда не понимала, зачем нужно ограничивать общение годом. Понимаю, зачем нужно было ввести систему лицеев. Дети в семьях – это правда дико. Понимаю, зачем нужно изолировать от общества больных, зачем людей по уровням делить, но год для рекомендованного контакта… – в этот момент в меня полетела початая бутылка литума. Я инстинктивно успела увернуться. Осколки вместе с белесой жидкостью разлетелись по всей комнате. Мы с Максом в ужасе воззрились на Руби. Сейчас он больше напоминал зверя, чем человека.

– Убирайся, – прошипел он.