- Не глупите, миссис Хендерсон, - сказала сестра, укладывая ее обратно.

- Успокойтесь, миссис Хендерсон. Вы ведете себя неразумно. Вы же сами решились на это. Позвольте мне…

- Нет! Я сказала - нет! Вы не посмеете! Я буду жаловаться, если вы это сделаете! Я вам запрещаю! Это мой ребенок! Отвезите меня обратно и немедленно. Вы слышите?

- Доктор Миллер, мне кажется… - начала смущенно сестра.

Доктор с такой злобой взглянул на нее, что она замолчала.

- Хорошо, - сказал он, - везите ее в палату. Надеюсь, вы понимаете, что делаете, миссис Хендресон. Я хочу, чтобы вы мне дали расписку, что сами отказались от операции. И не забудьте про чек. Вы должны оплатить нам все сполна.

- Пошли вы к черту со своим чеком и своей распиской. Сестра, дайте мне скорее таз. Меня сейчас вырвет.

Сестра не двигалась с места, и Сюзи со злорадным удовольствием извергла из себя содержимое прямо на белый халат доктора Миллера.

- Сюзи, Сюзи, проснись, - услышала она голос Гарриет, - мы приехали!

Сюзи открыла глаза и улыбнулась ей:

- Я и не заметила, как уснула.

- Вот и хорошо. Сейчас ты выглядишь гораздо лучше.

- Я и чувствую себя лучше. - И она действительно чувствовала себя гораздо лучше, а при виде идущего им навстречу Джеймса ее сердце подпрыгнуло от радости, как это случалось всегда при встрече с ним.

- Привет, Джеми.

- Привет. Пока никаких новостей. Я видел Джоша. Он очень расстроен.

- А Джулия?

- Она, конечно, тоже, но вполне владеет собой. Она уверена, что Крессида вернется, как только вволю налетается. Так, кажется, она сказала.

- О Господи, - вздохнула Гарриет. - А что сказал управляющий банком?

- Он еще не звонил.

- Как мама?

- Спит. Жанин тоже.

- Сейчас я приготовлю всем чай, - сказала Гарриет.

- Чудесная девушка, - сказала Сюзи, когда Гарриет ушла.

- Я знаю. Да и она это знает.

- Мне бы хотелось… - Сюзи рассмеялась.

- Что бы тебе хотелось?

- Я хотела сказать, что не возражала бы, если бы Руфус захотел жениться на ней.

- Такое может случиться только в кошмарном сне.

- Ты так думаешь?

Она вспомнила о своей болезни, и белый свет померк для нее, глаза наполнились слезами.

- Что с тобой, дорогая? - Джеймс нежно взял ее за руку. - Я что-нибудь не так сказал? Мне жаль, если я огорчил тебя.

- Нет, Джеймс, ты здесь ни при чем. Мы можем поговорить?

- Конечно. Идем к мостику.

Они направились к мостику. Сюзи долго молчала, затем начала говорить. Она рассказала ему все. Не смея на него взглянуть, она поведала ему все без утайки. Он тяжело опустился на скамейку и стал обрывать лепестки ромашки. Они долго молчали, затем он спросил:

- Ты уже сказала Алистеру?

- Пока нет.

- Ты должна рассказать ему.

- Да. Мне хотелось рассказать тебе первому.

- Как мне жаль тебя, - сказал он, целуя ей руку.

- Я люблю тебя, - сказала она.

- Я тоже.

- Джеми!

- Да?

- Что меня ждет?

- Я не знаю. Это не моя область.

- Скажи правду.

- Что я могу сказать? Все зависит от того, что они обнаружат у тебя. Возможна операция…

- Ты имеешь в виду ампутацию молочной железы?

Он долго молчал.

- Судя по тому, что ты мне рассказала, - сказал он наконец, - может случиться и такое. Но возможна и химиотерапия, хотя она не всегда дает хорошие результаты.

- Может случиться и худшее?

- Сюзи, это невозможно. Я не видел твоих рентгеновских снимков, не консультировался с твоим врачом. Не заставляй меня делать поспешные выводы. Это безответственно.

Она молча сидела, и прожитые годы проплывали перед ее мысленным взором; годы, наполненные любовью, близостью, счастьем. Как бы ей хотелось, чтобы они никогда не кончались. Конечно, у них были и свои трудности, мелкие ссоры, недоразумения, обиды. Они чуть было не лишились своего ребенка, но они были счастливы, любили друг друга, провели вместе много радостных дней. Как они не ценили своего счастья! Они считали, что так будет вечно. А сейчас им предстоит расстаться. Она отстрадает свое и канет в вечность. Одна, совсем одна.

- Сейчас ты мне нужен, как никогда, - как стон вырвалось из ее груди. - Я хочу быть с тобой все оставшееся мне время. Ты понимаешь меня, Джеми? Только рядом с тобой я смогу вынести все это.

Она ждала его ответа и внезапно поняла, что никогда прежде не испытывала такого страха. Конечно, ей приходилось пугаться, нервничать, беспокоиться, но этого всепожирающего страха никогда в ее жизни не было, страха, который разъедает тело и проникает в мозг.

Ее глаза наполнились слезами, во рту пересохло, к горлу подступила тошнота. Ужас охватил ее. Она оцепенела и не могла вымолвить ни слова. Он улыбнулся ей, как всегда, нежно, подбадривающе, и к ней стала постепенно возвращаться жизнь. Она посмотрела на него, своего любимого, взяла его руку, сжала ее крепко, как когда-то при родах Люси, улыбнулась и сказала:

- Не покидай меня. Останься со мною до конца.

- Нет, Сюзи, я не покину тебя, - ответил он. - Я буду с тобой, пока я тебе буду нужен.

И страх постепенно исчез, оставалась только слабая боль. Она сидела, положив голову ему на плечо, и молча смотрела на воду.

Гарриет. Половина пятого вечера

Чай в чашках выглядел ужасно - темный, подернутый пленкой. Гарриет смотрела на него, удивляясь своей всегдашней неумелости справиться с простой домашней работой. В семье шутили, что она может испортить даже воду. Жаркое у нее всегда подгорало, оставаясь сырым внутри; постель, которую она стелила, была вся в буграх; все, что она гладила, выглядело мятым. Единственное, что она делала превосходно, - это сбивание коктейлей. Она научилась этому у Мерлина Рейда, а ее постоянным клиентом был Теодор Баган. Он не уставая повторял, что ни в «Ритце», ни в Париже, ни даже в Беверли-Хиллз он никогда не пил ничего подобного.

- Твой мартини превосходен, - говорил он. - Редкий талант у женщины.

Гарриет обзывала его чревоугодником, но его похвала была ей приятна.

Приготовив бурду, которая называлась чаем, Гарриет пошла искать отца и Сюзи. Их нигде не было. «Они хорошие друзья и решили прогуляться», - подумала она. Крессида часто намекала ей, что они больше, чем друзья, но сестра обожала сплетни и во многом видела только плохое. Она часто принимала желаемое за действительное и старалась казаться более значительной и интересной. Согласно ее абсурдной идее их мать была влюблена в Тео.