Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты притворялся больным? Это нечестно.
– Прости, – он положил подбородок на ее колено, улыбнулся. – Я проверял тебя.
– Проверял? Ты не веришь мне? Да?
А ведь не верит. Слишком неправдоподобны ее отлучки, жажда мщения и прочая ахинея, которой она кормила его, постепенно наталкивая на подозрения. Но в данный момент он слишком был рад ее появлению, слишком устал от себя, слишком хотел ее. Лазарь провел руками по ногам Лины, затем по туловищу, а она легла на спину, как ему показалось, с неохотой.
– Не соскучилась? – напрягся Лазарь.
– Значит, не веришь мне? – повторила она. – Ты обижаешь меня.
– Верю, – коротко ответил, приблизив лицо к лицу Лины.
– Тогда почему проверял? – осторожно выпытывала.
– Неважно. Ты здесь, больше мне ничего не нужно.
– Скажи, ты обманул меня? Ты не убил Марка?
– Я застрелил его.
Мягко отстранив Лазаря, Лина села, после длительной паузы спросила:
– Ты точно уверен?
– С трех шагов попасть не сложно.
– С трех?! Он был без охраны?
– Нет, выезжал с охраной со двора офиса в автомобиле. Я подъехал, выстрелил и уехал. Мне вслед два раза стреляли. Глупцы, пули в меня не попадут.
– Ты поступил безрассудно. Куда попал? В лоб, в сердце, в живот?
– Не знаю. Было темно. Но я попал. Я чувствую, попадая в цель. Когда пуля убивает, на долю секунды замирает и уплотняется воздух вокруг. А после, словно от испуга, вздрагивает. Этот миг едва уловимый. Наверное, потому, что происходит столкновение жизни и смерти, глаза этого не видят, только нервы чувствуют. Это как взрыв, неосязаемый, неслышимый, но страшный. Поэтому на войне, где убивают непрерывно, всегда страшно. Там особый воздух, мучительно дребезжащий, а плотность его удушливая.
Лазарь часто выражался странными образами, понятными только ему, особенно в моменты приступов. Тем не менее, сейчас его голос оставался ровным, фразы выстраивались логически.
– Зачем ты это сделал? Я ведь просила тебя не предпринимать без меня ничего.
– Мне приелось дергать тигра за хвост, – пробормотал Лазарь и тоже сел. – Ты не все знаешь. Ненароком я убил… меня остановил мент… мне пришлось…
– Что?!! Ты убил милиционера?!! Как это – ненароком?!!
– Я забыл спрятать пистолет, он заметил его. Не было выбора.
– О господи! Это плохо. Это очень, очень плохо. Теперь тебе нельзя ездить на мотоцикле. От него лучше избавиться…
– От кого? – Ему показалось, что в последней фразе таился двойной смысл.
– Не от кого, а от чего! От мотоцикла, разумеется. Как же быть?
– Ставров на том свете, как ты хотела. Нам пора убраться отсюда.
– Надо подумать…
– Мы так давно не виделись, а ты пытаешь меня допросом, – проговорил срывающимся голосом Лазарь, конвульсивно сжимая Лину руками. – Потом будем думать, потом. Я так ждал тебя, Лина…
– Бедный, – она теребила пальцами его волосы. – Ты устал, очень устал, я знаю. Может, так лучше. Я могу свободно вздохнуть, ты тоже. Тебя ничего не тревожит?
– Нет, – засмеялся он, обрадовавшись, что она не сердится, и сразу помрачнел. – Мне было нехорошо, ну, ты знаешь… но я справился. Все, больше не отпущу тебя.
– Глупый, – рассмеялась и Лина, прижимая его к себе, – теперь все пойдет иначе. Но прошу тебя, переберемся на диван.
Он вскочил на ноги, протянул руку Лине…
В начале четвертого утра она тронула дремавшего Лазаря рукой:
– Послушай. Давай сегодня же избавимся от мотоцикла. Сейчас же.
– К чему такая спешка? – сонно пробормотал он.
– Не понимаешь? Случайно милиция набредет на гараж, а там вместо автомобиля стоит мотоцикл. За тобой же была погоня? Без сомнения, мотоцикл запомнили, ищут.
– Да мотоциклов этих… Это же не фирмовый, что по пальцам одной руки пересчитать можно в городе, а всего лишь сборник. Такие у многих байкеров.
– Ты недооцениваешь положение, на этом многие горят. До тех пор, пока он будет в гараже, я не успокоюсь.
– Мы все равно собираемся уехать, пусть и стоит. Какая разница?
– Это улика, Лазарь! Там наверняка наши отпечатки в самых непредвиденных местах. Представь, его обнаружат, сравнят отпечатки, а в компьютере хранятся пальчики и живых и мертвых… это только ребенку может быть непонятно. Следователи находили пуговицу и раскрывали преступления, а у нас мотоцикл.
– Конкретно, чего ты хочешь? Раз так настаиваешь, значит, уже что-то придумала.
– Давай утопим его в реке?
– Говоришь об опасности и не понимаешь, что нам нельзя разъезжать по городу. Выпал снег, на мотоциклах мало кто ездит, звук мотора слышен далеко. У нас есть все шансы залететь, если выползем.
– Посмотри за окно, милый. Там непроглядная зимняя ночь. Светает в восьмом часу, у нас в запасе четыре часа. На улице ветер. Ты думаешь, милиции интересно следить за порядком и отлавливать мотоциклистов в эту пору и в такой холод? Да они на своих постах водку хлещут, спят, но никак не на страже стоят. Вставай, едем.
Иногда Лина становилась одержимой, как, например, в истории с Марком, тогда ее никакие доводы не убеждали: хочу, и весь сказ. Лазарь понял, что на споры уйдет масса времени, но она добьется своего. Встал без малейшего желания. Она, поторапливая его, надела старые джинсы, свитер, куртку на искусственном меху, голову покрыла шерстяным платком. Перед самым выходом Лазарь перезарядил пистолет.
– А это еще зачем? – указала Лина на пистолет.
– Да все затем же. Ну, поехали, раз тебе так не терпится.
– Прошу тебя, не надо больше трупов.
– А вот это, Лина, уж как получится.
Ехали по скользким дорогам – снег на дорогах утрамбовали колеса автомобилей. Небольшой морозец, подкрепляемый ветром, пробирался под одежду, а после тепла показался прямо-таки сибирским. Лазарь с осторожностью управлял мотоциклом, предпочитая добираться до окраины города переулками и кривыми улочками. Направлялись не к основному руслу, а к рукаву, где жались друг к другу старые домишки, а за ними текла небольшая речка в зарослях прошлогоднего камыша. Лазарь выехал на бездорожье, где пришлось прикладывать усилия, продвигаясь к реке. Впереди под порывами ветра наклонялся камыш, освещаемый фарой мотоцикла.
– Приехали. Что дальше? – спросил Лазарь, заглушив мотор.
– Давай поищем место… какой-нибудь проход…
– Здесь везде заросли, смотри сама.
Он повернул руль в одну сторону, потом в другую. Луч фары встретился с плотной и высокой стеной камыша по всему берегу. Лина растерялась: