– Милосердие?

Глаза иглобрюха выпучились, став в три раза больше. Я испугался, что они сейчас лопнут; но, по всей видимости, для него это был всего лишь привычный жест.

– Вы в Преисподней, моя дорогая. Доброту надо проявлять до того, как попадешь сюда. Потом уже будет поздно.

Абу Саффар стоял рядом со мной, неподвижный как кукла, в которой закончился завод. Б штаб-квартире охранки он подписал все нужные бумаги и гордо отбыл, оставив своих подчиненных в полном неведении относительно своей истинной судьбы.

Теперь мы находились в Лимбе – там, откуда, грешные души могут бросить последний взгляд на ушедшую жизнь.

– Но он совершил добрый поступок, – сказала девушка. – Помог остановить кровопролитие. Сойдись в схватке некроманты, люди эмира и Иль-Закир ради права распоряжаться его открытием, пострадало бы много невинных людей.

Иглобрюх квакнул.

– Что? – не поняла девушка.

– Ква, – отвечал он. – Это междометие. Все нормальные люди выражают так свои эмоции. Разве нет?

– Нет, кретин, – раздраженно огрызнулась Франсуаз. – Так только жабы орут. Что насчет нашего спутника?

Существо пожало плечами. Казалось невероятным, что при этом он в состоянии не поранить себя собственными же иглами. Но, по всей видимости, я зря беспокоился о его здоровье.

Живя в Лимбе, он не мог умереть.

– Добрые дела ваш друг совершил уже после смерти. Некроманты вечно вмешиваются в наши дела. Из-за них души на несколько часов застревают между мертвым телом и вечным наказанием. Но это не более чем отсрочка.

– Наказание?

Голос, раздавшийся позади меня, уже не принадлежал Абу Саффару. Лишенный жизни, он походил на завывание ветра. Но мысли и чувства еще сохранялись под мертвой оболочкой плоти.

– Конечно, – отвечал иглобрюх. – Извольте посмотреть сами.

Он провел перед нами перепончатой лапой. Воздух дрогнул, и в нем, словно в волшебном кристалле, возникло изображение.

– Одиннадцатый круг Ада, – пояснило существо. – Секция С.

– Мне казалось, здесь только семь кругов, – пробормотал я.

Мой собеседник лишь покачал головой да пробормотал себе под нос:

– Эти мне туристы…

Я увидел перед собой Абу Саффара – не мертвое тело, что сопровождало меня в этом путешествии, но бессмертную душу. Он стоял на краю высокой скалы, и длинный скимитар блестел в его руках.

– Вы здесь, – говорил он. – Я знаю! Не надо прятаться. Жалкие предатели. Вы посмели поднять руку на эмира. Посягнуть на нашу могущественную страну. И вам не уйти от ответа.

В голосе его не было сумасшествия. Ни одном нотки, которая отличает безумцев, параноиков, что видят врагов и опасности там, где их нет.

Абу Саффар говорил всерьез и глубоко в это верил.

– Получайте же!

Резкий выпад. Лезвие клинка пронзило воздух. В то же мгновение длинная, рубленая рана открылась на спине грешника. Из нее тут же полилась кровь; потом она загноилась и стала зарастать струпьями.

Абу Саффар рухнул на скалу, воя от боли и унижения.

– Трусы! – прокричал он. – Ударили меня в спину. Мерзавцы! Сойдитесь со мной лицом к лицу. Вы узнаете…

– Он сам себя ранил, – в голосе Франсуаз звучало потрясение.

– Демоны такие нежные, – неодобрительно сказал иглобрюх. – Этот тип попал в одиннадцатый круг, секция С. Конечно, он будет страдать. И мучиться. Вечно. А вы чего хотели? Пирогов ему и пряников? Чистоплюи несчастные… А еще дьяволами зоветесь. Вот и приходится делать за вас вашу работу.

Он вновь взмахнул ладонью, и видение исчезло.

– Рана на его спине скоро заживет, – будничным тоном рассказывало существо. – В конце концов, это лишь бесплотная оболочка. А вот боль, которую он испытывает, гнев, бессилие – они настоящие.

Зомби протянул руку, пытаясь удержать тающее изображение. Его пальцы почти коснулись иглобрюха; тот с поспешной брезгливостью отстранился.

– Суть наказания в том, – произнес служитель Лимба, – что оно может прекратиться в любой момент. Как только ваш спутник перестанет искать вокруг себя врагов и предателей, он прекратит наносить удары себе самому. И освободится.

– Скоро он это поймет, – полувопросительно сказала Франсуаз.

Иглобрюх квакнул.

– Одиннадцатый круг Ада, – отвечал он. – Секция С. Те, кто попал сюда, никогда и ничего не понимают. Так уж они устроены. Они сами терзают себя. И будут делать это Вечность.

– Почему? – глухо произнес Абу Саффар.

Франсуаз смерила служителя тяжелым взглядом. Не находись мы в Лимбе – с бедолаги тут же осыпались бы все иглы, как с елки после Нового года.

– Я знаю, этот человек не был ангелом, – сказала она. – Но мы многим ему обязаны. И жители Маназира, которые не попали между молотом и наковальней, тоже. Наверняка можно что-нибудь сделать.

В ее голосе прозвучало: «А если нет, я сверну тебе шею и посмотрю – вдруг на твое место поставят кого-нибудь поумнее».

Круглые глаза иглобрюха начали наливаться. Однако прежде, чем он успел снова произнести свое «ква», заговорил Абу Саффар.

– Как моя душа могла оказаться здесь? – спросил он.

Зомби приблизился к служителю Лимба, и глаза у того сразу же опали от страха.

– Всю жизнь я служил своей стране, любимому Маназиру. С каких пор это стало преступлением? Кто решил, будто верность родине – грех, за который надо наказывать? Я защищал народ от врагов, преступников и шпионов. В этом моя вина?

Иглобрюх лениво зевнул. Он успел понять, что находится в полной безопасности, несмотря на гнев зомби.

– Это не мне решать, – бросило существо, даже не трудясь внятно произносить слова. – Я только слежу за порядком.

Абу Саффар обратился ко мне.

– Верните меня назад. Я хочу закончить жизнь так, как положено нормальному человеку. Пусть мое тело похоронят, сожгут, или оно станет тупым орудием некромантов – неважно. Я чувствую, что покидаю его. Мне уже немного осталось. Хочу перед смертью еще раз увидеть стены моего города.

– Но мы можем помочь вам! – воскликнула Франсуаз. – Наверняка есть способ переубедить этого остолопа.

Саффар взглянул на служителя Лимба с гневными презрением.

– Мне не нужны одолжения от этой пиявки, – произнес он. – Я прожил хорошую жизнь. Я всегда поступал так, как велели мне долг и совесть. Мне не за что стыдиться. Если в глазах Небесных Богов любовь к родине – это преступление, значит, я преступник.

* * *

Голубое небо распахнулось над нами, как птичьи крылья.