– Возможно! – чересчур оживленно поддержала ее Элизабет, помолчала, а потом добавила: – А Доминик был неплох. Совсем неплох…

Алиса думала, как позволила Доминику целовать себя на этом самом диване, и ее душил стыд.

– Он совсем даже неплох. Просто он – не Ник.

– Да. Он очень отличается от Ника.

Что бы это значило? Ей что, нужно было обидеться за Ника? Но ей вовсе не хотелось втягиваться в обсуждение их достоинств и недостатков, как будто речь шла о женихах. Ник был ее мужем, и она перевела разговор:

– Если уж говорить о мужчинах, то мне нравился Бен.

– Забавно ты говоришь, будто только что познакомилась с ним.

– Что Бен имел в виду, когда говорил, что думал о нашем вчерашнем разговоре?

Алиса знала, что в предмете их разговора заключалось противоречие; пора было наконец разобраться, что стояло между ней и Элизабет.

– Воды хочешь? – Элизабет зевнула и потянулась.

– Нет, спасибо.

– А я хочу.

Она поднялась и прошла в кухню. Алиса следила за ней глазами и думала, не притворилась ли сестра, что не слышит ее вопроса.

Элизабет вернулась со стаканом воды и уселась на кресло перед Алисой.

– Поздно уже.

– Либби…

– В четверг, – Элизабет вздохнула, – до того как это с тобой случилось, Бен приехал к тебе, чтобы помочь с машиной. Только вот, по-моему, ничего с твоей машиной не случилось. Это была просто отговорка.

Ой-ой-ой… Что же она наделала? Алиса выпрямилась на диване и почувствовала, как запылали щеки. Не покушалась же она на мужа своей сестры? Этого не могло быть хотя бы потому, что он был просто огромен. Что, порвав с Ником, она пустилась во все тяжкие?

– Ты угощала его своими банановыми кексами. Он их просто обожает.

Вот это да…

– И кексы были на сливочном масле. Я запрещаю ему есть масло. Ты же знаешь, у него повышенный холестерин. А ведь ты всегда заботишься о здоровье.

Она соблазнила мужа сестры сливочным маслом! Сердце у Алисы заколотилось как бешеное.

– А потом ты произнесла перед ним небольшую речь.

– Какую еще речь? – слабым голосом спросила Алиса.

– О том, почему нам нужно перестать делать ЭКО и задуматься об усыновлении. У тебя были какие-то брошюрки, заявки, адреса сайтов. Ты сама это все нашла.

Алиса несколько секунд не могла ничего сообразить. В воображении нарисовалась страшная картинка: она поднимается наверх, чтобы «привести себя в порядок», спускается вниз в красном белье и…

– Усыновление, – в смятении произнесла она.

– Вот именно. Ты предлагала нам отправиться в какую-нибудь страну третьего мира, как Джоли с Питтом, и раздобыть себе какую-нибудь хорошенькую сиротку.

– Как это было самонадеянно! – произнесла Алиса, замерев от счастья, что она не соблазняла Бена. – Как навязчиво, противно!

«Но, – подумала она, – разве усыновление – плохая идея?»

– Ну так вот, – продолжала Элизабет, – я просто взбесилась. Когда Бен вернулся домой и все мне рассказал, я позвонила тебе, и мы сильно повздорили из-за этого. Как ты выразилась, настала пора «посмотреть правде в лицо».

– Я что, на самом деле так сказала?

– Ну да.

– Извини.

– Ничего страшного. Я думаю, ты нашла точное слово. Но прозвучало это так, как будто ты считаешь меня полной дурой. Как будто бы ты ни за что не завела дело так далеко. Как будто бы у тебя хватило ума не терпеть выкидыш за выкидышем. Как будто я… ну, не знаю… ну, как будто бы я чересчур эмоционально ко всему этому относилась.

– Прости, – повторила Алиса. – Прости меня…

– Ты этого даже не помнишь. Как только вспомнишь, сразу же почувствуешь себя иначе. Да и я тебе много гадостей наговорила.

– То есть?

– Ну что я буду их повторять! Я и не хотела ничего такого говорить. Но тогда я просто сорвалась.

Они помолчали.

– Джоли и Питт – это твои друзья? – спросила Алиса потом.

– Это Брэд Питт и Анджелина Джоли, – хмыкнула Элизабет. – Ты и все сплетни о знаменитостях забыла.

– Я думала, Брэд Питт был помолвлен с Гвинет Пэлтроу.

– О, да это было тысячу лет назад. С тех пор он успел жениться на Дженнифер Энистон и развестись с ней, а Гвинет родила дочку и назвала ее Эппл[1]. Я не шучу – Эппл!

– Ах вот оно что… – Алисе стало почему-то грустно из-за Брэда и Гвинет. – А на фотографиях у них был такой счастливый вид!

– На фотографиях у всех счастливый вид.

– А Билл и Хиллари Клинтон? Они не расстались?

– Ты имеешь в виду – после той истории с Левински? – уточнила Элизабет. – Нет, не расстались. Об этом все уже давно забыли.

Алиса посмотрела на Элизабет и быстро произнесла:

– Так я правильно поняла: ты против усыновления?

– Несколько лет назад я подумала бы об усыновлении. – Элизабет болезненно улыбнулась. – Но Бен даже слышать об этом не хотел. Он всегда возражал из идейных соображений, потому что и его самого ведь тоже усыновили, и его мать… Тут все сложно. Его детство счастливым не назовешь. Моя очаровательная свекровь говорила ему, что родной матери было не на что его содержать, поэтому Бен начал копить деньги. Он подумал: когда соберется сотня, он напишет маме, что теперь может содержать себя, так что пусть она приезжает и забирает его. Каждый день рождения он опрометью несся к почтовому ящику, надеясь, что, может быть, в этом году мама все-таки пришлет ему открытку.

Он считал свои детские фотографии безобразными – он был смешной такой мальчишка – и думал, что, может быть, маме не понравилось, как он выглядел, когда родился. Ему всегда казалось, что родителям хотелось мальчика постройнее, поаккуратнее. Все свое детство он тщательно прибирал свою комнату, почти ничего не говорил и чувствовал себя нежеланным гостем в собственном доме. У меня просто сердце болит, когда я начинаю об этом думать. Ты говорила, что Ник хотел быть хорошим отцом, чтобы обеспечить своего отца в старости, – вот в этом Бен очень напоминал его. Он хотел собственного ребенка. Чтобы этот ребенок походил на него всем – глазами, сложением. И я очень хотела дать ему то, к чему он так стремится. Очень, очень хотела…

– Ну конечно.

– Вот поэтому я всегда уважала взгляды Бена на усыновление.

– Могу себе представить.

Элизабет сухо улыбнулась.

– Что такое?

– В четверг ты сказала Бену, что ему нужно себя перебороть.