– Он что, на меня жалобу написал?

– Да-с. Сначала, правда, не хотел, но я его уговорил. Всю сегодняшнюю ночь уговаривал.

Мечислав Николаевич обреченно опустил голову:

– Где я должен встретиться с вашим человеком?

– Вот это другой разговор! Сейчас я вам все подробнейшим образом растолкую, только чур – о нашей беседе – никому ни словечка!

Поезд состоял всего из шести вагонов – четырех спальных, багажного и вагона-буфета (как убедился позже Кунцевич, это был не буфет, а целый ресторан). Спальные вагоны даже по цвету отличались от своих собратьев, бегавших по просторам российских железных дорог, – они были не голубыми, а темно-коричневыми. Внутри приятно пахло хвойным лесом, и кондуктор всю дорогу поддерживал этот запах при помощи пульверизатора.

Попутчиками оказались милые люди – титулярный советник и коллежский секретарь, служившие по ведомству министерства иностранных дел. Оба ехали в Париж. Спал Кунцевич превосходно и проснулся только в 9 утра, когда поезд подходил к Ковно.

По совету бывалых соседей по купе завтракали не в вагоне-ресторане, а в буфете вокзала станции Вержболово, где под ногами не качается пол и цены были вполовину ниже.

Когда они вернулись в поезд, по вагону прошел жандармский офицер и собрал паспорта. Паровоз свистнул, поезд дернулся и буквально пополз по направлению к границе. Через двадцать минут, переехав речонку, путешественники оказались на прусской земле. На станции Эйдкунен немецкие пограничники вернули им паспорта, а таможенники вежливо, но довольно тщательно досмотрели вещи Кунцевича – сотрудников МИДа, обладавших дипломатическим иммунитетом, не проверяли. После этого все перешли в немецкий поезд, дипломаты достали часы и перевели стрелки на час и одну минуту назад. Мечислав Николаевич последовал их примеру.

По прусской земле поезд мчался на бешеной скорости, лишь изредка делая короткие остановки. День проходил за приятными беседами, чтением, походами в вагон-ресторан.

В Берлин приехали без двадцати одиннадцать ночи. Было уже темно, поэтому города Кунцевич не увидел. После Берлина легли спать и проснулись уже в Кельне.

На последней немецкой станции Гербесталь немцы никакого досмотра не проводили, и только в бельгийском Велькенредте в поезд зашли таможенники. Досматривали тщательно и довольно сурово.

Здесь уже действовало западноевропейское время, и Кунцевичу пришлось еще раз перевести часы, теперь на 55 минут назад. Через час он попрощался с попутчиками и вышел на дебаркадер станции Люттих. Расписание было разработано так, что стыковочный поезд до Остенде уже стоял под парами на соседнем пути. Его вагон сильно уступал вагону «Норд-Экспресса» и по внешнему виду, и по удобству, но ехать было всего ничего – три часа.

В Остенде он пообедал, выпил прекрасного местного пива и даже успел немного осмотреть город, так как пароход в Дувр отходил только через три часа. Мечислав Николаевич абсолютно не понимал местный диалект голландского, но жители, увидев его замешательство, легко переходили на французский.

В три часа дня он сел на пароход «Парламент», который ровно в половине четвертого отвалил от пристани и покинул материк.

Переход из Остенде в Дувр прошел незаметно – в пути Кунцевич познакомился с английским доктором по фамилии Браун и почти все время плавания провел за беседой с ним. Доктор много рассказывал о лондонской жизни и дал Мечиславу Николаевичу несколько весьма полезных наставлений.

– Скажите, Слава (слово «Владислав» доктор, как ни старался, выговорить не мог), а сколько рублей сейчас стоит наш фунт?

– На сегодня курс девять рублей с копейками, почти десять.

– А сколько пенсов будет стоить один рубль?

– Десять пенсов, – удивился Кунцевич странному вопросу.

– А вот и нет! Известно ли вам, сколько пенсов в фунте?

– Сто, надо полагать.

– 240, мой друг, 240.

– Это как?

– А вот так. – И доктор стал рассказывать о гинеях, шиллингах и соверенах. Кунцевич достал из внутреннего кармана карандаш и блокнот и все внимательнейшим образом записал.

В Дувре, куда они прибыли в 8 часов вечера, таможенные чиновники даже не попросили их открыть чемоданы. Пользуясь несколькими минутами, остающимися до отхода поезда, случайный спутник повел его в Ваr, где угощал английским пивом. Пиво Кунцевичу не понравилось, но в угоду англичанину он напиток похвалил. Доктор расцвел в улыбке.

По своей роскоши и удобству английские вагоны не уступали вагонам «Северного экспресса», более того, они освещались электричеством! Прямо с места поезд понесся с таким грохотом, что говорить стало невозможно. В 11 часов ночи они прибыли на вокзал Чаринг-Кросс. Прямо на платформе стояли необычные извозчичьи экипажи (доктор сказал, что они называются кебы) – кареты, на которых возница сидел не спереди, а сзади. Распрощавшись с Брауном, Мечислав Николаевич погрузился в экипаж и всю дорогу с интересом его исследовал. Оказалось, что лондонские кебы были намного комфортабельнее питерских дрожек. Закрытая кабина защищала пассажиров от дождя, ветра и уличной пыли, а чтобы он не заскучал в дороге, в каждом экипаже имелся свежий номер газеты и пепельница. «Да, нашим «ванькам» такое и не снилось», – с грустью подумал чиновник для поручений.

Через десять минут извозчик, или, по-здешнему, драйвер, доставил российского полицейского в рекомендованную коллежским асессором Яременко гостиницу «Брунсвик-отель», располагавшуюся в небольшом доме на Джермин-стрит, недалеко от Пиккадилли, и потребовал шиллинг. «За полторы версты он с меня полтинник берет, шельма! Уж до чего наши «ваньки» наглы, но они так драть не станут, побоятся!» – думал Мечислав Николаевич, расплачиваясь. Обстановка в отведенной Кунцевичу комнате была роскошной: ковер на весь пол, огромная двуспальная кровать. В камине, который, разумеется, не топился, вместо дров находилась корзина с искусственными цветами. Правда, в отеле не было электрического освещения.

По многолетней привычке проснулся он в восемь утра, то есть в шесть по-здешнему. Вместо лакея на его звонок в номер явилась премиленькая горничная с кувшином кипятка. Оказалось, что в Англии принято умываться теплой водой. Чаю же горничная не принесла, заявив, что чай у них в нумера подавать не принято, и предложила спуститься вниз в общую дайнинг-рум – столовую. Несмотря на ранний час, в столовой, за покрытыми ослепительно белыми скатертями столиками, уже сидело несколько человек. Окна были подняты, и свежий утренний воздух, насыщаясь ароматом цветов в жардиньерках, проникал в комнату. «Чудно у них здесь – оконные рамы не отворяются, а поднимаются, горшки с цветами не на подоконниках стоят, а на улице висят!» На завтрак подали полусырой бифштекс, яичницу с ветчиной, рыбу, породу которой Мечислав Николаевич, как ни старался, определить не смог, а к чаю – несколько кусков слегка поджаренного, намазанного маслом хлеба и розетку коричневой массы, которая по вкусу напоминала яблочное варенье.