Подписи:

Дж. С. Ордли, коронер

Ричард Донован

Эзра Блейн

Джозеф Т. Деккер

Джек Уилтшоу

Александр В. Уильямс

Тьма египетская! Неприятно яркое словосочетание, намекающее не только на темноту, но на прячущуюся в ней незримую опасность. На тварей, скрывающихся в тенях от света дня. На крадущиеся формы, рыскающие у грани нормальной жизни.

Подобные смутные мысли проносились в моем мозгу, пока я на ощупь пробирался по узкой тропе посреди соснового леса. Мысли, которые, наверняка, посетят любого, кто рискнет посреди ночи вторгнуться в этот пустынный, густо заросший лесом речной регион, который черное население по какой-то своей загадочной причине называет Египтом.

За пределами погруженной во тьму адской бездны вряд ли существует столь же кромешная темень, какая царит в сосновом лесу. Тропа была едва угадываемым следом, вившимся между двух стен непроглядной черноты. Я следовал ей, руководствуясь интуицией лесного обитателя в той же мере, сколько остальными пятью чувствами, двигаясь так быстро, как мог, но в моей торопливости была скрытность, а слух необычайно обострился. Эта осторожность происходила вовсе не из пугающих догадок, порожденных тьмой и тишиной. У меня были вполне земные причины для опасений. Среди сосен, как утверждали негры, может бродить сколько угодно привидений с разверстыми окровавленными глотками и людоедскими аппетитами, но я боялся не их. Я прислушивался, не хрустнет ли ветка под широкой стопой, не раздастся ли звук, предвозвещающий убийственный удар из черных теней. Существо, которое, как я полагал, бродило по Египту, было опаснее любого бормочущего призрака. Этой ночью самый ужасающий чернокожий головорез в этой части страны бежал от рук закона, оставив за собой череду чудовищных смертей. Вдоль реки ищейки с лаем прорывались сквозь низкую поросль, а мужчины с сосредоточенными взглядами и винтовками наготове обыскивали густой кустарник.

Они искали его в ближайшем окружении разбросанных повсюду поселений чернокожих, зная, что, оказавшись в трудной ситуации, негр непременно станет искать компании себе подобных. Но я знал Топа Брэкстона лучше других. Он был невероятно примитивен и настолько близок к животному, что мог ринуться в необитаемые дикие леса и, как кровожадная горилла, жить в совершенном одиночестве, устрашившем бы любого другого представителя его расы.

Поэтому, пока охота двигалась в ином направлении, я в одиночестве отправился в Египет. Но я проник в непроходимую лесную гущу не столько чтобы отыскать Топа Брэкстона, сколько оповестить другого местного обитателя о его присутствии. В глубине соснового лабиринта проживал в одиночестве белый человек со своим слугой, и долгом любого было предупредить их о том, что возле их жилища может слоняться кровожадный убийца.

Возможно, с моей стороны было неразумно отправиться в дорогу на своих двоих, но никто из носивших фамилию Гарфилд не имел привычки, раз взявшись за дело, с полпути поворачивать обратно. После того как мой конь неожиданно захромал, я оставил его у одной из негритянских хижин на окраине Египта и продолжил путь пешком. Ночь застала меня на тропе, и я намеревался заночевать у Ричарда Брента, человека, которого отправился предупредить. Этот загадочный персонаж, неразговорчивый и подозрительный отшельник, поселился в старой хижине в самом сердце Египта около полугода назад, и никто не знал, что заставило его прятаться посреди соснового леса. Но едва ли он отказал бы мне в ночлеге.

Внезапно всякие мысли начисто вылетели из моей головы, и я замер, чувствуя, как покалывает кожу на тыльной стороне моих ладоней. Такое впечатление произвел на меня донесшийся откуда-то впереди пронзительный, исполненный муки и ужаса вопль. В неподвижной тишине, наступившей после этого, сам лес, казалось, задержал дыхание, а темнота сомкнулась чернее прежнего.

Вопль вновь повторился, на этот раз ближе. Потом я услышал удары босых ступней по тропе, и из темноты на меня бросилась странная фигура. Все это время я держал в руке револьвер, который теперь инстинктивно сунул вперед, надеясь отпугнуть неизвестное создание, всхлипывавшее и стонавшее от ужаса и боли. Лишь издаваемые им – судя по всему, это был тяжко израненный мужчина – звуки не позволили мне нажать на спусковой крючок. Он налетел на меня, снова вскрикнул и рухнул на землю, бормоча и судорожно вздыхая:

– О, Господь мой, спаси меня! Смилуйся надо мной, Господь!

– Какого дьявола? – выкрикнул я, чувствуя, как в ответ на звучавший в дрожащем голосе пронзительный ужас шевелятся волосы у меня на голове.

Несчастный узнал мой голос и вцепился мне в колени.

– О, масса Кирби, только не дайте ему меня схватить! Он уже убил меня, а теперь хочет заполучить мою душу! Это я… Джим Тайк. Не дайте ему меня поймать!

Я зажег спичку и в изумлении разглядывал извивавшегося у моих ног негра до тех пор, пока пламя не обожгло мне пальцы. Я хорошо его знал – Джим жил в крошечной хижине на краю Египта. Теперь он был весь обрызган и залит кровью и, судя по всему, смертельно ранен. Лишь рожденная из отчаянной паники неестественная сила позволила ему бежать так долго. Из разорванных вен и артерий у него на груди, плече и шее вырывались фонтанчики крови; чудовищные рваные борозды на его теле не могли быть оставлены ни пулей, ни ножом. Одно ухо было оторвано и висело под челюстью на лоскуте плоти, как будто вырванном когтями какого-то гигантского зверя.

– Святые угодники, кто тебя так? – вырвалось у меня. В то же мгновение спичка погасла, превратив несчастного в неопределенный предмет во мраке у моих ног. – Медведь?

Сказав это, я вспомнил, что в Египте никто не видел медведя уже лет тридцать.

– Это все он! – донесся из темноты невнятный всхлип. – Белый человек, который пришел ко мне и просил показать дом мисты[61] Брента. Он сказал, что у него болят зубы, и оттого у него была завязана голова, но бинты соскочили, и я увидел его лицо, и за это он убил меня.

– Хочешь сказать, он натравил на тебя собак? – спросил я; такие раны, как на его теле, мне приходилось видеть только на животных, порванных озлобленными гончими.

– Нет, са[62], – проскулил негр ослабевающим голосом. – Он сделал это саааам… ааа!

Бормотание прервалось воплем, когда он повернул едва различимую в темноте голову в направлении, откуда прибежал. В тот же момент, должно быть, его настигла смерть, потому что крик оборвался, достигнув наивысшей точки. Он судорожно дернулся лишь единожды, как пес от удара колеса, – и замер. Напрягая глаза, я сумел разглядеть смутную форму в нескольких ярдах от тропинки. Неясная фигура безмолвно стояла прямо, как человек. Я открыл рот, чтобы окликнуть неизвестного, но не сумел издать ни звука. Меня охватил неописуемый холод первобытного и бездумного страха, от которого мой язык примерз к нёбу. Даже в тот момент, совершенно парализованный, я не мог угадать, отчего эта молчаливая неподвижная фигура, какой бы зловещей она ни казалась, вызывает у меня такой инстинктивный ужас.