— Я бы и сам этого не хотел. В Нидерландах идет война. Шансов найти ее жениха у меня почти нет. А моя миссия ее не касается. Ваша экспедиция будет для меня хорошим прикрытием. — Услышав слово «прикрытие», Сесил снова поморщился.

— Учтите, мне пришлось затратить огромные усилия, чтобы включить вас в нашу команду. — Он уже называл ее «своей», хотя в качестве сына аристократа сам считался не очень важной персоной. — Так что, может быть, согласно нашему «договору», вы сумеете рассказать мне, чего вы добились в Лиссабоне, если чего-то добились?

— Можно считать, чего-то добился, хотя этого недостаточно. Как я уже говорил прежде, подробностей вам лучше не знать. Особенно если учесть, что мы отправляемся в страну, где идет затяжная война и где даже хорошо охраняемые экспедиции не застрахованы от нападения разбойников.

Сесил слегка побледнел.

— Я уверен, до этого не дойдет, — с надеждой вымолвил он.

Он вернулся в свой лондонский дом, в компанию Анны. Она прекрасно провела двенадцатидневные праздники, хотя она ни за что не хотела признать это перед Грэшемом. Его она встречала с холодным отчуждением, а дуэнья на глазах теряла важную суровость.

Не только ради Сесила Грэшем находился в Лондоне. Ему хотелось посетить вечеринку, устроенную Эдмундом Спенсером, в честь его детища — длинной поэмы «Королевская феерия».

Это было далеко не самое блестящее празднество из тех, что посещали Грэшем и Анна, но Спенсер был верным другом и настоящим поэтом, так что ради него имело смысл пока не возвращаться в Кембридж. Анна предпочитала не разговаривать с Грэшемом, но благоволила Джорджу и беседовала с ним с видимым доверием.

— Я была шокирована, — объявила она (на самом деле это ее очень развлекло). — Он такой интересный мужчина, фаворит королевы и, как мне сказали, титулярный граф. И так небрежно одевается!

— Это называется «титулованный граф», — заметил Грэшем позднее, когда они шли по большой галерее его особняка. — И он действительно самый привлекательный мужчина из всей компании. — Джордж откланялся и ушел домой. Он пребывал не в духе: его престарелые родители собирались в Лондон (это случалось редко), и их визит нарушал холостяцкий уклад его жизни.

— Я не вмешиваюсь в ваши разговоры и не понимаю, почему вы вмешиваетесь в мои, — сказала Анна. — Для меня, может быть, вообще небезопасно находиться подле вас. Барышни при дворе говорят: вы — человек опасный. — «Может быть, и опасный, для кого-то из их мужей», — подумал Грэшем. Что ему остается делать, если девушки сами к нему льнут? Отказать им было бы нелюбезно.

— Не так опасен, как для вас будет опасна королева, если решит, будто вы отвлекаете на себя внимание ее нынешнего кавалера, — сказал он. — Что же произошло?

— Граф — Роберт Деверю, кажется? — танцевал со мною первый танец, а потом пригласил меня на второй и на третий. А я знаю: у него были дамы и на второй, и на третий танец. Они ждали его. Я видела, как они расстроились. — Сама Анна явно не испытывала ни малейшего огорчения по этому поводу. — А потом, во время третьего танца, он стал шептать мне на ухо.

Грэшем задумчиво взглянул на Анну. Почему она-то к нему не льнет? Эта девушка имела гораздо большую силу воли, чем ему показалось сначала. Кто там знает, что у нее на душе — внешне она весьма сдержанна. Он подумал: она первая настоящая красавица, которая сама не ищет его расположения. Может быть, оно и к лучшему.

— Что же он вам шептал? — спросил Грэшем.

— То, что обычно мужчины говорят шепотом, — чтобы я легла с ним в постель, — просто ответила Анна.

— И как же вы поступили? — невольно спросил он.

— Я ответила, что я девственница, — сказала она так же просто. — Более того, католичка и признаю только непорочное зачатие.

Грэшем не мог удержаться от смеха.

— И что же он ответил? — задал он вопрос.

— Рассмеялся, как и вы. Мужчины все одинаковые. И еще добавил: на подобную вещь он не способен.

«Ну и молодец», — подумал Генри, невольно зауважав графа Эссекса. Но все же на душе у него веселее не стало. Почему-то Грэшем вспомнил, как однажды в детстве видел стаю голубей, поднявшуюся в небо с их крыши. Потом вдруг один из них замертво упал на крышу словно подстреленный на самом деле в него никто не стрелял). При ударе отбились две черепицы, слетевшие вниз. И раз Грэшем сам не знал, почему он вспомнил об этом и что было общего между его судьбой и судьбой этой несчастной птицы, он сказал:

— Я уезжаю в Нидерланды.

— Искать Жака Анри? — спросила Анна.

— Это для меня один из предлогов, если ваш проклятый купец действительно существует, в чем я уже начинаю сомневаться. Но это не главная цель поездки, и вас я не могу взять с собой. Там идет война, ситуация никем не контролируется, и у меня будет достаточно забот о безопасности Сесила и о том, чтобы я сам был достаточно свободен и мог сделать что требуется. А для вас это будет настоящая и очень серьезная опасность.

Она ответила улыбкой (что бывало редко), улыбнувшись скорее себе самой, чем ему:

— Еще большая опасность, чем носиться по морю на тонущем корабле вместе с пятнадцатью пиратами?

Иногда, решил Грэшем, лучший способ ответить женщине — промолчать.

— Вы, значит, будете рады, если я останусь здесь и буду жить, как жила? — продолжала Анна. По существу, она спрашивала его, согласен ли он, чтобы она продолжала тратить его деньги.

— Конечно, — отвечал Грэшем. — Ведь вы моя подопечная, не так ли? И все же месяца через два я, может быть, попрошу вас побыть в другом месте. Как я надеюсь, недолго.

Выражение ее лица сделалось немного озадаченным. У Грэшема не оставалось вариантов. Теперь ему предстояло сообщить девушке правду о своей жизни, правду, которую до сих пор знал только Манион и которая могла стать убийственной для Грэшема, принеся ему бесчестье, если бы стала известной. Поскольку Анна была испанкой, он мог, наверное, поведать ей обо всем и раньше, но иногда тайна становится второй кожей, а люди, в отличие от змей, не могут легко сбрасывать кожу.

— Я должен объясниться, — начал он…

Открыв Анне истину о том, что всегда томило его, истину, которая, он знал, должна была решить его судьбу, Грэшем понял, как глупо, должно быть, это прозвучало для постороннего.

Кончив рассказ, он бросил взгляд на лицо Анны. Оно было белым как полотно, а на глазах потрясенной девушки появились слезы. Только теперь сам Грэшем почувствовал, какое ужасное впечатление производят его секреты. За все время их знакомства Анна впервые посмотрела ему в глаза и опустила голову. Она дрожала.

— Я уверен, вам будет безопаснее там, куда я вас приглашаю, чем в Нидерландах, — неуклюже добавил Грэшем, не зная, как вести себя дальше.

Манион, слышавший весь разговор, сказал только:

— Вы не очень-то облегчаете жизнь тех, кто рядом с вами, верно?