Только голова и плечи; он ждал, как журналист, готовящийся начать прямой репортаж, стоя на фоне пустой стены и глядя в камеру.

И смотрел на них.

– Ребята, нам нужно обсудить последнюю просьбу Патти, – сказал он.

Его голос доносился из колонок телевизора, как во время обычной передачи.

Патти промолчала.

Коротышка застыл на месте.

– Я с радостью подниму жалюзи, если вы действительно этого хотите, – продолжал Марк. – Но меня беспокоит, что вам может не понравиться то, что за окном, в отличие от первого раза. С этической точки зрения мне будет легче, если вы подтвердите свое желание.

Патти встала и потянулась к туфлям.

– Вам не нужно вставать на кровать, – сказал Марк. – Я и так вас слышу. В светильнике нет микрофона.

– Почему вы нас здесь держите? – спросила Патти.

– Очень скоро мы обсудим и это. До конца дня – совершенно точно.

– Чего вы от нас хотите?

– Сейчас мне нужно, чтобы вы подтвердили свою просьбу поднять жалюзи, – настаивал Марк.

– А почему мы можем не захотеть? – спросила Патти.

– Могу я считать ваши слова согласием?

– Что с нами будет? – спросила Патти.

– Очень скоро мы это обсудим. До конца дня – совершенно точно. Сейчас нужно лишь принять решение относительно жалюзи. Так вверх или вниз?

– Вверх, – сказала Патти.

Телевизор выключился. Экран стал пустым и темным, зашипела внутренняя схема, загорелся красный огонек.

Они услышали гудение моторчика, жалюзи начали медленно подниматься, и комнату залил теплый солнечный свет. Вид остался тем же: «Хонда», парковка, трава, стена деревьев. Красивый вид. Все вокруг заливал солнечный свет. Патти подошла к окну, положила локти на подоконник и прижалась лбом к стеклу.

– Микрофон находится не в светильнике, – сказала она.

– Патти, мы не должны говорить, – ответил Коротышка.

– Он сказал, что мне не нужно вставать на кровать, – ответила Патти. – Как он узнал, что я вставала на кровать? И вообще, как понял, что я собиралась это сделать?

– Патти, ты слишком громко говоришь, – сказал Коротышка.

– Тут не только микрофон. Здесь есть еще и камера. Они за нами наблюдают. Они с самого начала за нами следили.

– Камера? – переспросил Коротышка.

– А как иначе они могли узнать, что я вставала на кровать и снова собираюсь это сделать? Они меня видели.

Коротышка огляделся по сторонам.

– Где она находится? – спросил он.

– Я не знаю, – ответила Патти.

– А как она может выглядеть?

– Понятия не имею.

– Какое странное чувство, – заметил Коротышка.

– Ты думаешь?

– Они следили за нами, когда мы спали?

– Я думаю, они могут наблюдать за нами, когда захотят.

– Может быть, камера в светильнике, – предположил Коротышка. – И он именно это имел в виду. Может, он хотел сказать, что там находится камера, а не микрофон.

Патти ничего не ответила. Она оттолкнулась от подоконника, вернулась к кровати и села рядом с Коротышкой. Потом положила руки на колени и посмотрела в окно. «Хонда», парковка, трава. Стена деревьев. Она не хотела двигаться. Ни единой мышцей. Даже глазами. Они на нее смотрели.

И в этот момент перед окном появился мужчина.

Он стоял снаружи на тротуаре, подавшись вперед, и заглядывал внутрь одним глазом. Затем сделал шаг, и Патти смогла его рассмотреть. Крупный, с седыми волосами и загаром богача. Он остановился прямо перед окном и пялился на них, открыто и не смущаясь. На нее. На Коротышку. На нее. Потом отвернулся, помахал рукой и что-то сказал. Окно было звуконепроницаемым, и Патти не расслышала его слов, но у нее сложилось впечатление, что он говорил про поднятые жалюзи.

И его голос наполняли радостные, даже триумфальные интонации.

Через мгновение Патти увидела еще одного мужчину. А потом третьего.

Все трое смотрели в окно.

Они стояли плечом к плечу, на расстоянии дюйма от стекла.

Смотрели, судили и оценивали, задумчиво щурились. Губы плотно сжаты.

Потом на лицах стали медленно появляться довольные улыбки.

Им понравилось то, что они увидели.

– Марк, – сказала Патти. – Я знаю, что вы меня слышите.

Никакой реакции.

– Марк, кто эти люди? – спросила Патти.

Теперь голос Марка донесся с потолка.

– Очень скоро мы это обсудим. До конца дня – совершенно точно.

Библиотека занимала красивое здание, построенное из красного и белого камня в стиле Ренессанса, который прекрасно подошел бы кампусу колледжа или парку отдыха. Его действительно окружал ландшафтный сад с деревьями, кустами, лужайками и цветочными клумбами. Ричер пошел по мощеной дорожке, ведущей от ворот, где преподобный Бёрк припарковал «Субару». По дорожкам прогуливались люди, другие сидели на скамейках, кто-то лежал на траве. Все выглядели правильно. Никто не выделялся. И нигде Ричер не видел полиции.

Еще дальше, на улице, за садами, у тротуара стоял белый фургон. Диаметрально напротив «Субару». На другой стороне площади. На боку синяя ледяная надпись, а на каждой букве горка снега. Ремонт кондиционеров. Ричер продолжал идти вперед. Две минуты, сказал Бёрк. Сильное преувеличение. Ему потребуется около пятидесяти секунд. Пока что мимо него по узкой извивающейся дорожке прошли четыре человека, практически задев друг друга; еще четверо посмотрели на Ричера со скамеек и лужаек. Трое других не обратили никакого внимания. У них были закрыты глаза; возможно, они спали.

Ричер поднялся по ступенькам и вошел в дверь. Вестибюль был отделан в таких же красно-белых тонах, как и само здание снаружи. «Гранит», – подумал он. Такой же орнамент. Джек нашел лестницу, ведущую в подвал, спустился по ней и оказался в подземном помещении с полками, расположенными, как спицы колеса. Справочный отдел. Как и говорил старик Мортимер. «У них есть всё», – сказал он.

За письменным столом, наполовину скрытая монитором компьютера, сидела женщина. На вид лет тридцать пять, длинные черные волосы, спадающие на спину каскадом мелких колечек. Она подняла голову.

– Как я могу вам помочь?

– Меня интересует клуб любителей птиц, – сказал Ричер. – Мне говорили, что у вас есть его архивы.

Женщина застучала по клавишам.

– Да, – кивнула она. – У нас они есть. Какие годы вас интересуют?

На памяти Ричера Стэн всегда интересовался птицами. Здесь не могло быть «до» или «после». А еще то, как он о них говорил. Получалось, что Стэн изучал птиц всегда. Весьма правдоподобный вывод. У многих людей хобби появляется в очень юном возрасте и следует за ними всю жизнь. Стэн мог вступить в клуб совсем мальчишкой. Однако ребенку не доверили бы делать записи, и вряд ли журнал любителей птиц принял бы всерьез его наблюдения. Его не избрали бы секретарем. Только значительно позже. Поэтому Ричер назвал четыре последовательных года, начиная с того, когда Стэну исполнилось четырнадцать, и до момента, когда он сбежал, чтобы стать морским пехотинцем.