– Ты богиня, которой тебя провозгласил Ронсар, – шептал он. – Но он мог видеть тебя такой лишь в поэтическом воображении… надеюсь!

Она смеялась:

– Тогда я одевалась в белое.

– Ты и сейчас одета в белое, в твою изысканную кожу.

Все внутренние запреты как будто оставили его вместе с моральными принципами.

Но они не могли насладиться друг другом в полной мере: трудности с организацией встреч, необходимость соблюдать осторожность и постоянное внимание со стороны мешали этому. Лежать вместе в настоящей постели, в комнате с камином – все это было редкой и желанной наградой.

Кроме того, ему приходилось регулярно умиротворять леди Босуэлл, задававшую вопросы, становившуюся все более беспокойной и желавшую уехать.

В день Рождества Мария созвала оставшихся лордов: Джеймса, Мейтленда, Аргайла, Хантли и Эрскина. Она развернула указ о прощении для изгнанников и медленно зачитала его.

– Все перечисленные получают мое прощение и могут вернуться, – сказала она. – Вы можете принять своих братьев и молиться о том, чтобы это положило конец любой вражде и разногласиям.

В тот же вечер Дарнли оседлал свою любимую белую лошадь, тайком выехал из Стирлинга и направился в Глазго, во владения своего отца.

В сочельник накануне Крещения Мария наблюдала за тем, как Мэри Флеминг – ее пламенная Фламина – выходит замуж за Мейтленда. Церемония состоялась не в Королевской часовне – из-за нехватки гостей, – а в личных покоях королевы. Мейтленд с видом довольного собственника поглядывал на свою невесту. Он терпеливо ждал почти пять лет, разрешил проблемы, связанные с разницей в возрасте, и пережил все политические смуты, то приближавшие, то отдалявшие его от королевы, которой он поклялся служить.

Мария с нежностью смотрела на Фламину. Она надеялась, что подруга ее детства будет счастлива с «Хамелеоном», как называли Мейтленда его политические противники.

«Пусть он никогда не изменит своих чувств к ней с такой же легкостью, как меняет союзников, – подумала она. – Пусть он обретет в своей супруге ту единственную, которой он сможет хранить верность».

– Теперь Дарнли уехал, мы наконец освободились от него, – прошептала Мария Босуэллу, проходя мимо него во время танца. Ее охватило пьянящее чувство свободы. – Приходите в дальнюю комнату моих личных покоев.

Босуэлл нахмурился и почти незаметно покачал головой.

– Слишком опасно, – пробормотал он немного позже, когда смог вставить эти слова в короткий промежуток между невинными фразами, произнесенными перед сияющим Мейтлендом. Леди Джин стояла рядом со своим мужем и смотрела на него очень внимательно, широко распахнув глаза. Она крутила обручальное кольцо на пальце.

Умышленно?

– Мы желаем вам всевозможных радостей, – сказала она своим низким сонным голосом. – Брак полон неожиданностей, но со временем он становится все ярче, как золотое кольцо, – и она с явной гордостью показала свое.

– Давай потанцуем, – предложил Босуэлл. – Я выучил этот танец во Франции.

– Ах, Франция… Когда-нибудь ты должен отвезти меня туда…

Мария не расслышала окончание фразы, так как Босуэлл увлек жену в гущу танцоров, но она видела, как графиня улыбается ему и прикасается к его плечу, и заметила его ответную улыбку.

Боль пронзила ее душу. Как ей может быть настолько больно, если она знает, что он любит ее? И как может быть, что она не увидится с ним сегодня ночью?

Внезапно ей стало душно от музыки, факелов и всеобщего веселья. Ей хотелось уйти из зала и ждать прихода Босуэлла. Но вместо этого ей пришлось улыбаться, танцевать, пить сладкое вино, целовать Мэри Флеминг и подшучивать по поводу первой брачной ночи.

– Твоя кровь Стюартов сразу же покажет себя, – сказала она. – Страсть течет в твоих жилах.

Была ли эта страстная кровь благословением или проклятием?

– Я наконец-то выпущу ее на волю, – ответила Фламина. – Притом с благословения церкви!

Позднее Босуэлл прислал ей записку, и когда его жена следующим утром отправилась на охоту, они быстро и страстно занялись любовью в его комнатах. По его словам, пришло время разлуки. Жена донимала его вопросами, почему они так долго остаются в Стирлинге: ей не терпелось вернуться в свой любимый замок Крайтон, где она занималась отделкой и меблировкой.

– Кроме того, она спешит составить наши завещания и уладить дела с наследством, – добавил Босуэлл.

– Но ты не спишь с ней! – воскликнула Мария. – Как же она может волноваться о своих наследниках?

– Есть братья, другие члены семьи…

– Ты не спишь с ней!

– Мария, будь благоразумна…

– Нет! Ты обещал! Ты не должен!

– Я никогда не обещал этого. Я обещал всегда любить тебя.

– И спать со своей женой? – взвизгнула она.

– Тихо! – приказал Босуэлл. – Хочешь, чтобы нас увидел весь замок? Как я могу не спать с ней? Неужели ты думаешь, что она не заподозрит меня, если я перестану это делать?

– Значит, она жаждет твоих ласк и получает их по законному праву? Настоящая леди Джейн Гордон…

– Прекрати. Ты говоришь, как обычная назойливая любовница, а не королева. Я этого не потерплю! С меня хватило таких женщин – ревнивых, плаксивых, прилипчивых…

Босуэлл попытался поцеловать ее, но мысль о нем в постели с его женой была ей так отвратительна, что она отвернулась.

– Не будь обычной женщиной, – сказал он. – Мне нужна королева.

– Ты должен уехать?

– Да, должен.

– Когда?

– Примерно через неделю, когда переменится погода. Четырнадцатое января, день святого Илариона, считается самым холодным в году. Его называют «ледяным святым». Я дождусь этого дня.

К четырнадцатому января у Марии появились другие заботы, кроме отъезда Босуэлла. Из Глазго, куда Дарнли вернулся к своему отцу, пришло известие, что он болен сифилисом. Мария сама чувствовала себя больной, но по другой причине: она была беременна.

Она должна рассказать Босуэллу до его отъезда! После осторожных расспросов о его местонахождении она узнала, что он ушел на конюшню следить за навьючиванием лошадей. Ему предстояло проехать сорок миль по холодной погоде, и снаряжение имело важное значение. Он не собирался отправляться в путь без теплых попон, инструментов, свечей и дополнительного провианта и не мог доверить конюхам такую ответственную работу.

Под предлогом желания увидеть, как ее любимая белая кобыла Ледисмит выздоравливает после загадочной болезни, от которой распухали бабки, Мария тихо вошла в конюшню. Поскольку все знали о ее любви к лошадям и она часто бывала здесь, конюхи не проявили излишнего любопытства.