— Ситуация серьезная. Вот почему мы здесь. Борман успокаивающе похлопал его по плечу: — Не следует так волноваться. Фюрер наверняка окажет вам помощь. Вы получите все войска, какие потребуются.

Айсман вытаращил глаза. И откуда, по мнению Бормана, возьмутся эти войска? На мгновение его охватило неприятное чувство, что он и Хейнрици — единственные психически здоровые люди в том помещении.

Все больше и больше офицеров гуськом входили в уже битком набитый коридор.

Начальник оперативного штаба Гитлера генерал Альфред Йодль, необщительный и невозмутимый, прибыл вместе со своим заместителем; начальник штаба люфтваффе генерал Карл Коллер и начальник отдела штаба ОКБ, отвечающий за материально-техническое обеспечение и пополнение, генерал-майор Вальтер Буле вошли вместе. Почти каждого сопровождал адъютант, ординарец или заместитель. Шум и толчея напоминали Айсману пчелиный рой.

В заполненном коридоре Хейнрици теперь стоял молча, бесстрастно прислушиваясь к громким разговорам. По большей части это была болтовня, пустая и неуместная.

Атмосфера в бункере была удушающей и нереальной. Хейнрици с тревогой понимал, что люди, окружающие Гитлера, унеслись в мир грез, где, как они убедили себя, свершится какое-нибудь чудо и предотвратит катастрофу. Пока они ждали человека, который, как они верили, сотворит это чудо, в коридоре почувствовалось новое движение. Генерал Бургдорф поднял руки высоко над головой, призывая собравшихся к молчанию. «Господа, господа, — воскликнул он, — фюрер идет».

* * *

«Густав! Густав!» Радиоприемники с жаром повторяли предупреждающий код для Темпельхофа, к которому приближались самолеты. На радиостанциях, расположенных вдоль U-бана, надрывались громкоговорители: «Опасность 15!» Начиналась еще одна массированная бомбежка города.

Земля взорвалась. Осколки стекла вспороли воздух. Глыбы бетона обрушились на улицы, пылевые вихри закружились в сотнях мест, накрывая город темно-серым удушающим облаком. Мужчины и женщины мчались, обгоняя друг друга и спотыкаясь, почти на ощупь пробираясь в убежища. У самого входа в бомбоубежище Рут Дикерман подняла глаза и увидела, как небо заполняется бесконечными волнами бомбардировщиков. На заводе «Крупп и Дракенмюллер» Жак Делоне выронил омерзительный обрубок человеческой руки, который он только что выковырял из поврежденного в бою, предназначенного для ремонта танка, и бросился к убежищу.

На Аллее победителей (Sieges Allee) покачнулись и застонали на своих пьедесталах мраморные статуи правителей Бранденбургско-Прусского государства. Распятие, высоко поднятое правителем XII века маркграфом Бранденбургским Альбрехтом Медведем, разбилось вдребезги о бюст его знаменитого современника епископа Отгона Бамбергского. Рядом на площади Скагеррак, не успев снять с дерева качающееся тело самоубийцы, побежали в укрытие полицейские.

Зажигательные бомбы прошили крышу крыла «Б» Лехртерштрасской тюрьмы, и на третьем этаже вспыхнула дюжина магниевых костров. Выпущенные из камер узники таскали ведра с песком, отчаянно сражаясь с огнем и задыхаясь в ядовитом дыму.

Двое мужчин вдруг бросили работу. Узник из камеры 244 уставился на узника из камеры 247. Потом они обнялись. Братья Герберт и Курт Косни обнаружили, что уже много дней сидят на одном и том же этаже.

В Панкове, на кухне двухкомнатной квартирки первого этажа, где прятались у Мерингов Велтлингеры, Зигмунд обнимал рыдающую жену Маргарет. «Если так будет продолжаться, — выкрикнул он, пытаясь перекрыть грохот зениток, — даже евреи смогут открыто ходить в убежища. Все так боятся бомб, что никому не до нас».

Четырнадцатилетний Рудольф Решке едва успел увидеть блеснувшие серебром самолеты (они были слишком далеко для опасной игры в пятнашки), как мать истерически завопила и потащила его в подвал, где уже дрожала от страха и ревела его девятилетняя сестра Криста. Все убежище ходило ходуном. С потолка и стен сыпалась штукатурка, замигали и погасли лампочки. Фрау Решке и Криста начали молиться вслух, а через минуту к их молитве «Отче наш» присоединился и Рудольф.

Семейство Решке пережило много налетов, но ни один не был таким ужасным, как этот. Фрау Решке, обняв обоих детей, зарыдала. Рудольф прежде редко слышал плач матери, хотя знал, что она часто тревожится, тем более что его отец на фронте. Вдруг Рудольф рассердился на самолеты, ведь они напугали его мать, и в первый раз он испугался сам. С некоторым смущением он понял, что тоже плачет.

Мать не успела удержать его; Рудольф вырвался из подвала, взбежал по лестнице на первый этаж в квартиру и прямиком направился в свою комнату, где хранилась коллекция игрушечных солдатиков. Он выбрал самую внушительную с четкими чертами, нарисованными на фарфоровом лице, затем пошел в кухню и взял мамин тяжелый топорик для рубки мяса. Забыв о воздушном налете, Рудольф вышел во двор, положил куклу на землю и одним ударом отсек ей голову. «Вот!» — сказал он и отступил назад. Не вытирая слез, он без сожаления смотрел на отрубленную голову Адольфа Гитлера.

* * *

Шаркая и подволакивая левую ногу, не в силах сдержать дрожь левой руки, он вошел в коридор бункера. При росте 5 футов 8,5 дюйма — ссутулившийся и как-то скрученный влево — он казался гораздо меньше. Глаза, которые поклонники когда-то называли «магнетическими», покраснели и лихорадочно блестели, как будто он не спал несколько дней. Одутловатое, посеревшее лицо покрылось пятнами. В правой руке болтались очки с бледно-зелеными стеклами, и яркий электрический свет явно его беспокоил. Несколько секунд он без всякого выражения смотрел на генералов, взметнувших руки в нацистском приветствии и отчеканивших «Хайль Гитлер!».[33]

Коридор был так забит людьми, что Гитлер с трудом протиснулся к маленькому конференц-залу. Айсман заметил, что, как только фюрер прошел, все вновь заговорили, хотя он ожидал почтительного молчания. Что касается Хейнрици, то облик фюрера его просто шокировал. Гитлер «выглядел, как человек, которому осталось жить не больше суток. Он был ходячим трупом».

Медленно, словно страдая от боли во всем теле, Гитлер прошаркал к своему месту во главе стола и, к удивлению Айсмана, свалился в кресло «как мешок, не издав ни слова, и сидел в прострации, бессильно опустив руки на подлокотники». Кребс и Борман сели за спиной Гитлера на скамью у стены. Оттуда Кребс представил Хейнрици и Айсмана. Гитлер вяло пожал руки им обоим Хейнрици «едва ощутил прикосновение руки фюрера и не почувствовал ответного пожатия».