— Андрей… Спаси меня, Андрей… — вслушивался он в чужие непонятные слова.

Солдатская цепь безразлично расступилась возле ложбины, над которой стоял Зайдиц, и пошла дальше, к селу. Лишь чуть приотставший унтер-офицер завернул к нему и, дохнув в лицо шнапсом, пророкотал:

— А ведь эта русская красотка, кажется, еще жива.

— Кажется, да, — признал Зайдиц.

— Что ж ты так поторопился? Надо было сначала хорошенько отжарить ее, а уж затем пристрелить.

— Не я это, обер-лейтенант.

— Офицерам на полуубитых плевать, им и живых-веселых в каждом селе полицаи подают, — сладостно икнул унтер-офицер. — Только я тебе вот что скажу: если она все еще тепленькая, можешь и теперь порезвиться на ней. Посмотри, какие ляжки зря пропадают!

— Так ведь умирает же она, — неуверенно возразил Зайдиц.

— Пока ты сделаешь свое мужское дело, она потерпит. Зато потом на всю жизнь запомнишь, что такое оргазм во время женской агонии, — и, покровительственно похлопав Зайдица по плечу, подался вслед за цепью.

Беркут с удовольствием провел бы в этой ванной еще добрых полчаса, ибо трудно отказать себе в таком блаженстве, но мысль о предстоящем походе к Лазорковой пустоши заставляла его торопиться. Он понимал, что идти в немецкой форме опасно. Если это действительно парашютисты, они могут снять его из засады. Однако идти в гражданской одежде тоже невесело. Любой полицай душу измотает, выясняя, кто ты и откуда. Тем более что многие полицаи наверняка знают приметы Беркута.

В то же время попасть к десантникам в мундире обер-лейтенанта — это полдела. Нужно будет еще убедить их, что ты не из абвера и не подосланный агент гестапо. Впрочем, если они шли к Беркуту, то наверняка должны были запомнить его по фотографии из «личного дела».

— Почему так поспешно? — несколько разочарованно встретил его на пороге комнаты Смаржевский.

— Удовольствия потом, майор. Где мундир?

Уже одевшись, Беркут достал из нагрудного кармана документы, развернул удостоверение офицера и обмер. Обер-лейтенант Карл Зигфрайт! Даже если бы Андрей и не прочел это имя, ему достаточно было бы взглянуть на снимок. Зигфрайт! Разве он мог забыть его?! Третий убитый им немецкий офицер, после того, как он чудом спасся из замурованного дота, третий — после воскрешения из мертвых.

Им с Крамарчуком удалось тогда захватить мотоцикл. В немецкой форме, с погонами унтер-офицеров, они трижды появлялись у железнодорожной станции Руданы. У одной и той же, в одном и том же месте, и каждый раз открывали огонь из пулемета и автомата по проходящим мимо железнодорожным составам. Выходя из станции, поезда только-только набирали скорость, и, пока немцы из охраны дороги приходили в себя, пока организовывали оборону, они успевали изрешетить по три-четыре вагона с солдатами. А иногда и поджечь одну-две цистерны с горючим. Это был их, никем и ни в каких военных сводках не фиксируемый, никем и никакими наградами не отмеченный, солдатский вклад в борьбу с врагом, причастность к которому они никогда не смогут, да и не пытались бы доказать. Обычная, незаметная солдатская работа.

Однажды, подъезжая к станции, они еще издали увидели остановившийся у переезда эшелон, идущий на восток. Очевидно, что-то произошло с линией, потому что солдаты высыпали из вагонов и разбрелись по залитой солнцем долине. Некоторые уже ополаскивались в озерце, к которому примыкала небольшая роща. А два офицера даже рискнули войти в рощу. Наверно, только потому и отважились, что увидели мотоцикл и двух парней в немецкой форме, один из которых сидел за пулеметом, а другой прохаживался неподалеку.

Очевидно, они решили, что это прикрытие, а значит, опасаться нечего. Обнявшись за плечи, они брели по густой траве к кустарнику. И только по тому, как они обнимались, Громов догадался, что один из них, тот, что пониже, — девушка.

Именно эта девушка-лейтенант, ослепительно красивая блондинка, с лицом цвета слоновой кости, теперь уже снявшая пилотку и расстегнувшая элегантно подогнанный френч, презрительно взглянула на приближавшегося унтер-офицера и, морщась так, словно увидела что-то очень мерзкое, спросила:

«А вам, унтер-офицер, не кажется, что вы могли бы убраться отсюда к черту? О своей безопасности мы позаботимся сами».

«Боюсь, что отстанете от поезда, мадмуазель, — улыбнулся Андрей, стараясь выиграть этой своей бестактностью еще несколько шагов, отделяющих его от немцев. — Поэтому лично вам лучше вернуться к вагону. Потом не успеете добежать».

«Что за наглость, унтер-офицер? — только тогда подал взволнованный и какой-то неуверенный голос этот самый Карл Зигфрайт. По тому, как он обращался к унтер-офицеру, Беркут сразу определил, что пороха этот офицер еще не нюхал. — Стоять! Трое суток ареста!»

«Прикажете отбывать здесь же? — пошел Андрей прямо на него и, довольно вежливо отстранив девушку, перехватил руку немца, когда тот пытался выхватить из кобуры пистолет. — Я из гестапо. Под арест придется отправить вас. За нарушение правил проезда к фронту, — сказал Беркут первое, что пришло ему на ум, обезоруживая обер-лейтенанта. — Тем более, что заниматься любовными делами здесь, на виду у русских партизан…»

Возможно, этот обер-лейтенант и поверил, что он действительно из гестапо. Но девушку ее предчувствие не подвело. А может, подействовало упоминание о партизанах. Потому что она вдруг вскрикнула: «Не верь ему, Карл! Не верь, забери оружие!»

И Беркут, совершенно забывший, что она тоже может быть вооружена, лишь в последнее мгновение сумел дотянуться носком сапога до ее руки и выбить довольно увесистый, не для женской руки сработанный, кольт. Следующим ударом он сбил ее с ног и приказал молчать. Была бы она благоразумной, наверное, так и поступила бы. Но она еще не поняла, что находится не на загородной прогулке где-нибудь в Германии, а на чужой, захваченной армией, в которой она служит, земле. Где идет война.

Не по-женски зарычав от ярости, она бросилась к нему, пытаясь схватить за ногу и тем самым призывая к схватке своего вконец перепуганного жениха. Но ударом ноги в сонную артерию он снова сбил ее в траву и схватился с обер-лейтенантом. Крик девушки не был услышан в эшелоне только потому, что в это время раздался длинный гудок паровоза и немецкая солдатня, гогоча и перекликаясь, бросилась к вагонам.

Подстраховывавший Андрея сержант Крамарчук, который все еще сидел в коляске за пулеметом, в этот раз огня не открывал. Зная, как важно для командира заполучить мундир офицера и надежные документы, он давал возможность немцам спокойно уехать. К тому времени, когда выяснится, что двоих уже нет, эшелон будет слишком далеко.

Пока немка приходила в себя, Беркут приказал лейтенанту раздеться. И спросил, куда он направляется.

— Мы должны были заниматься отправкой русских девушек в Германию, — умоляюще пролепетал перепуганный обер-лейтенант.

— И все?!

— Только этим, — решил пленный, что переправка в Германию девушек-славянок — не тот грех, за который здесь, в Украине, расстреливают. — Мы не боевые офицеры. Сжальтесь надо мной, господин партизан. Мы должны были служить в лагере для русских и заниматься отправкой…