другой части Африки. Что хотя в стране и имеются ограничения на профессии, выгодные для белых, каждый гражданин получает по своему труду и что если какие-то наниматели и пытаются обойти закон, то это, как правило, иностранные фирмы, в особенности американские.

Я провел в стране слишком мало времени, твердили они, и не могу судить о сложной проблеме трудовых ресурсов, в частности, о гранях ее, связанных с ролью черных. В большинстве случаев местные черные способны выполнять только простую физическую работу. Они и сегодня почти ничем не отличаются от своих первобытных предков и чувствуют себя счастливо в условиях примитивного сельского быта, живя так, как жили их отцы и деды. С другой стороны, суровые с виду условия их городского бытия неверно называть невыносимыми, потому что по сравнению с привычной для черных жизнью у земли здесь налицо явный прогресс. Это коммунисты и прочие деятели из других стран забивают их головы дурацкими идеями: черные, мол, обделены судьбой, влачат жалкое существование. Да, черным не позволяют перевозить в города свои семьи, это привело бы к слишком большой миграции, к тому же возникли бы проблемы с жильем, питанием, обучением их детей. И так далее, и тому подобное. Старые, набившие оскомину клише, которые, кстати, произносились возбужденно и запальчиво. Я слушал их, с трудом подавляя растущее раздражение. Ведь я так же черен, как и люди, о которых они говорили.

Но я иностранец. Сегодня я здесь, завтра уеду. Я был им не опасен, поэтому они щедро расходовали на меня свое время и красноречие.

Я решил посетить Транскей, один из официально выделенных правительством «национальных очагов». Самолет за час доставил меня из Иоганнесбурга до Дурбана, где есть аэропорт, ближайший от Транскея. Там меня ждала машина, и мы сразу отправились в Умтату, главный город Транскея, до которого было триста пятьдесят миль. Я полагал, что в этом резервате, который, возможно, скоро обретет независимость и где африканского населения подавляющее большинство, управление на всех уровнях политической, общественной и экономической жизни находится в руках черных. Вскоре я понял, что этого нет и в помине.

Вид у столицы Транскея был эффектный и процветающий. Выставочные залы автомобилей и сельскохозяйственных машин, большие магазины, бензозаправочные станции, несколько отелей — словом, все, что положено иметь большому городу. Однако владели всем этим богатством белые. Никаких признаков того, что даже здесь, на своей законной территории, африканцы имеют хоть какую-то экономическую власть. Мы проехали мимо чистенького нового полицейского участка: у входа, лениво подперев плечом дверь, стоял белый полицейский и разглядывал недавно выстроенное на противоположной стороне улицы многоэтажное правительственное здание. Да, процветающий город, чувствовалось, что потенциал для роста и развития здесь очень велик. Сплошь и рядом африканцы, но не у власти, только на самых второстепенных ролях.

Правительство официально объявило о том, что «национальные очаги», подобные Транскею, в конечном счете получат независимость. Но где экономическая основа для этой независимости? Все предприятия в Умтате принадлежат белым, прибыль, естественно, выкачивается за счет черных. Я спросил об этом сотрудника бюро информации. Он объяснил мне, что по правительственному плану предполагается постепенная передача всех предприятий в руки африканцев. Белым бизнесменам предлагалось активнее нанимать черных и обучать их искусству управления. Когда обучаемый созреет для того, чтобы самостоятельно управлять производством, правительство купит бизнес у белого владельца по текущим рыночным ценам и перепродаст его в кредит прошедшему подготовку африканцу — новому хозяину. Я сказал, что ничего не слышал о том, чтобы такая подготовка велась на практике. План был разработан только недавно, ответили мне, и постепенно начинает проводиться в жизнь. Но виденные мной предприятия явно свидетельствуют о процветании, возразил я, какой же владелец согласится так просто расстаться с ними? Умтата — это крупнейший и экономически наиболее развитый из городов Транскея. Не представляю, какой бизнесмен оставит такую золотую жилу. На этот вопрос у сотрудника бюро информации ответа не нашлось.

В Дурбане я сделал несколько звонков знакомым знакомых из Иоганнесбурга и вскоре встретился с одной индианкой, врачом. Она сразу же заговорила на интересную тему.

— Вы не слышали? — обратилась она ко мне. — Черные подняли бунт в Новой Германии.

— А где это — Новая Германия? — спросил я.

— Недалеко. На окраине. Там текстильный комплекс, их вокруг Дурбана несколько. Используют дешевую рабочую силу, индийцев и африканцев, а платят, только чтобы не умерли с голоду. Так вот, рабочие подняли забастовку. Наверное, что-то там случилось из ряда вон выходящее, иначе вряд ли рабочие рискнули бы идти на конфликт с полицией. Те ведь не постесняются открыть огонь и собак спустят. Хотите, поедем и посмотрим?

— А можно?

— Почему же нет? Главное, не лезть в самое пекло, держаться подальше. Но уж увидите все своими глазами.

И мы поехали в сторону Новой Германии, к фабрике «Селтекст». Спутница рассказала мне, что на десяти фабриках и заводах вокруг Дурбана работают десять тысяч человек. Пять фабрик принадлежат компании «Фреймс», снискавшей себе дурную славу из-за бесчеловечного отношения к рабочим.

Еще не доехав до фабрики, мы услышали громкий и густой гул голосов, сквозь который прорывались отдельные выкрики. Поворот — и мы увидели огромную толпу африканцев, окружившую главное здание фабрики. Моя спутница подозвала двух рабочих-индийцев, и они заговорили с нами. Положение такое, что конфликт может вспыхнуть в любую минуту, сказали они. Забастовка идет с утра, уже арестовали и увезли в полицию четыреста человек. Такие же забастовки сейчас шли в Пайнтауне и Хаммарсдейле — других пригородах Дурбана.

Рабочие рассказали нам об обстоятельствах, приведших к забастовке. Им давно обещали повысить зарплату, но, когда они пришли за деньгами в прошлый раз, оказалось, что администрация своего обещания не выполнила. В этом не было ничего удивительного, но на сей раз у рабочих само собой возникло решение выступить с забастовкой.

Закон ЮАР категорически запрещает черным бастовать, с большим скрипом рабочие недавно получили право на ведение ограниченных переговоров с нанимателями. Рабочие выходили на забастовку, рискуя подвергнуться судебному преследованию, особенно по весьма туманному, но очень жестокому «Закону о подавлении коммунизма». Я заметил, что в толпе сновали одетые в гражданскую одежду белые с фотоаппаратами и записывающими устройствами. Это были, как мне сказали, сотрудники службы безопасности, они собирали информацию для последующего преследования неугодных.

Внезапно полиция начала медленно двигаться вперед, полицейские с собаками в авангарде. Черные полицейские вели себя так же безжалостно, как и их белые коллеги. Толпа отпрянула.

К нам подошел молодой рабочий-африканец.

— Вы журналисты? — спросил он.

— Нет, мы просто наблюдаем.

— А откуда вы? Из Дурбана?

— Нет, я не африканец. Услышал о