потрескавшиеся до глубоких ран. Она не видела лица узника, а лишь слышала его горячее, болезненное дыхание. Несчастный сделал жадный глоток и снова протянул к Илее израненные руки.

– Еще… – едва слышно попросил он.

И девушка побежала снова. Так проделала она не раз. Илея сняла платок, укрывавший ее золотистые волосы, и, напитав его влагой, вернулась назад к узнику. Она коснулась намокшей тканью его рук и вытерла их аккуратно…

– Спасибо тебе… Я видел, как привели сюда человека, по виду рыбака, тумгера… если это твой брат, то здесь он. Но не возвращайся за ним больше. Лучше уходи, спасайся… – просил девушку голос из темноты.

– Правильно, уходи! – неожиданно раздалось за ее спиной. – Не надо стоять здесь, чужестранка!

Илея обернулась, за ее спиной стоял тоуркун. По виду он мог быть одним из тех, что надзирали здесь за всем. При факельном освещении ее взгляду открылось сытое противное лицо, на его шее красовалась крепкая веревка.

– Ну что скажете? Как поступить нам с чужестранкой? А?– обратился первый тоуркун к тем двоим, что были с ним.

– Я думаю, – начал Ехунт, – собакам отдавать ее не надо, хватит с них и тех двоих. Да и рыбака не нужно было оставлять пещерным псам. Коль его живым приволокут, узнают все дороги, ведущие к младенцу. При таком раскладе живущие в земных глубинах и без нас найдут тайное убежище его. Хочу спросить тогда: зачем им мы? Разорван будет договор наш быстро. И как поступят они с нами?

–Нет… – не соглашался с ним первый тоуркун. ― Мы им нужны! Не выползут они наружу сами, без нас им не бывать здесь. Лишь псам открыты лазы в этот мир, для их хозяев же – печать стоящая на тайных тех вратах. Она для них пока непреодолима. Я знаю точно! И будет так еще не год, не два. А значит, мы нужны им! Когда же ребенка принесем, то выставим его на торг, ценою будет обещанный нам незримый мир. Как только окажется дитя в наших руках, откроются врата! Вы слышите? Нам больше не придется торчать у порога вечности! Кто, найдя ребенка, доставит им его? Собаки, что ли? – торжествовал первый тоуркун.

– А что там говорил рыбак тот сумасшедший? Про то, что лишь эта чужестранка младенца сможет успокоить если что… – просипел тоуркун, у которого был посеченный мелкими шрамами подбородок.

– Да, говорил он так, – поддержал его Ехунт.

– Значит, надо обмануть ее… Сделать так, чтобы чужестранка сама привела нас к месту, где колыбель небесная стоит, – снова просипел тот, что с изуродованным подбородком.

– И как же сделаем мы это? А? —выпучил глаза первый тоуркун. – Выкрутим ей руки? Поджарим на огне?

– Надо выпустить ее и проследить, она должна вернуться назад, к отцу. Ей больше некуда деваться.

– А знаешь ли, почему первый тоуркун здесь я, а не ты, не он и не те, что у дверей стоят? – обратился главный к Ехунту. – Может, это тебе видения от Них приходят? К нему… или к нему… к нему? – поочередно указал он пальцем на тех, что стояли рядом. – Мне Они сигналы посылают! Так слушайте: чужеземка может отправиться к отцу, а может куда-нибудь еще… Может пойти туда или сюда, искать помощи в своих землях, а может здесь остаться и сидеть в надежде, что рыбак вернется. И сколько нам за ней тогда следить? А коль ее упустим? Ответьте мне! Не знаете? Так я скажу вам – годы! Всем надоело ждать! Мне, вам, им! – орал он. Затем, успокоившись, продолжил: – Я знаю, что сделать нужно. Женою пора ей стать! Замуж выдать чужестранку! За меня. Тогда к отцу она вернется вместе с мужем, – подвел черту тот, что был здесь главным.

– Но почему же сразу за тебя? – возразил ему Ехунт. – С тобою мы в равных здесь правах, так пусть из нас и выбирает мужа. Дадим ей выбор.

Первый тоуркун злыми глазами посмотрел на Ехунта, затем на того, что с изуродованным подбородком, и наконец согласился:

– Хорошо, по-вашему пусть будет. Завтра же за ней отправьте.

Всю следующую ночь Сенака думал, как помочь Илеи, как ее спасти. Ждал собак, но те не приходили. А может, это вовсе и не ночь была, того не знал Сенака. Ход времени совсем он потерял.

И вот открылись снова двери, и внизу увидел он только двоих. Того, что называл себя первым тоуркуном, а рядом – того, что был здесь экзекутором и носил на шее толстую удавку.

– Я хочу, чтобы ты его убил, – тихо начал разговор главный. Экзекутор продолжал молчать, слушая своего хозяина. – Ехунта! Он, как зуб гнилой, мешает мне. И только ждет, когда я совершу ошибку. И он захватит все. Я надеюсь, не забыл ты брата своего, того, что выкинул Ехунт когда-то за борт? И верного своего дружка ты потерял по его вине. Так убей его! Отомсти! Завтра это сделай. Прямо здесь, чтобы об этом не узнали его люди. Я сделаю все так, что он тут останется один, ты спрячешься вон там. – И первый тоуркун ткнул пальцем на вход, что тайным был для тех, кого приводили в зал однажды. – Как в прошлые разы, тебя отблагодарю по-царски. ― И он похлопал экзекутора по плечу. ― Да и еще… А тот язык, что у тебя пока во рту, ты береги, не высовывай наружу.

Выслушав своего властителя, экзекутор удалился.

Всполохами на стенах вздрагивал огонь. Илея снова стояла внизу в самом центре зала. Кроткая и нежная, она была захвачена его гнетущей и сквозящей холодом пустотой. Сквозь щель глаза Сенаки на нее глядели с болью. Она же была как далекий огонек, что некогда в зимние шторма пробивался лучиками к его кораблику с надеждой. Илея будто бы вся светилась. Казалось, что огоньки от ее одежды прокрадывались все дальше по унылым стенам, по холодному и неровному потолку и наконец достигали его убежища. И здесь касались с нежностью изнуренного голодом лица, а потом, выполнив свою миссию, возвращались назад. Рыбак моргнул, и на душе стало тепло.

– Здравствуй, Илея! Пройди же, не бойся, мы с нетерпением ждем тебя.

Илея подошла ближе и поклонилась.

– Надеюсь ты уже решилась поведать о тайном, что частью нам известно?

Мы слушаем тебя.

– Верховный тоуркун, что я могу решать, коли нахожусь в вашей власти? Я пленница. А значит, все мои слова как эхо от этих стен холодных отразятся и канут в небытие. Единственное, о чем по-прежнему прошу вас, – отдать