– Мы же друзья Мэй-Анны, разве вы забыли, Хэйзел? – спросила я ее. – Надеюсь, ей уже лучше?

– Надеюсь, что да. Я подозреваю, что мисс Стрит просто разыграла истерику. Мне очень нравится мистер Миднайт, и я хочу верить, что у него все обойдется.

Я услышала, как она вздыхает, и сказала ей, чтобы она не волновалась, что это, скорее всего, несчастный случай. Бастер всегда был очень спокойным и доброжелательным человеком и за пределами боксерского ринга никогда никому не причинил зла, сказала я ей. Правда, я сама не до конца верила своим словам, ведь я прекрасно знала, что он сдержал бы свое обещание убить Свиное Рыло, дай тот хоть малейший повод. К тому же откуда мне было знать, как он относился к этому Риди, с которым Мэй-Анна открыто «встречалась». Возможно, что Бастер ревновал к Риди, и я пыталась представить себе, что он при этом мог чувствовать, если все так кончилось, ведь, когда Мэй-Анна работала на Аллее Любви, ему удавалось держать себя в руках.

– Пожалуйста, Хэйзел, передайте Мэй-Анне, чтобы она позвонила в Бьютт Эффе Коммандер, когда проснется, – попросила я горничную напоследок и повесила трубку.

Весь день я не отходила от телефона, готовая сразу схватить трубку, но звонила только Виппи Берд, которая время от времени осведомлялась, нет ли известий от Мэй-Анны. Наконец я дождалась. Мэй-Анна позвонила уже вечером, и ее голос был так тих и печален, что я ее едва узнала.

– Как бы я хотела, чтобы ты сейчас была рядом со мной, – сказала она.

– Как ты, Мэй-Анна? – спросила я.

– Он меня бил, просто так, ни за что, когда у него было плохое настроение. Даже в борделе никто не поднимал на меня руки.

– Кто тебя бил? Бастер? – спросила я. – Я не могу в это поверить. Этого просто не может быть, – сказала я, сама отвечая на собственный вопрос.

– О нет, конечно, не Бастер! Я говорю про Джона. Он пришел пьяный и ударил меня по щеке. Он всегда злоупотреблял моим добрым отношением, но в тот раз перешел все границы, он попытался мной овладеть.

Хорошо сказано, учитывая, что в свое время она зарабатывала на жизнь, позволяя разным людям собой овладевать. И все же я не могу не признать, что хоть она и работала когда-то в публичном доме, но это не значит, что она и впредь обязана отдаваться всякому встречному и поперечному, известному и неизвестному.

– Потом Бастер… пришел, – продолжала она. – И сначала я его даже не заметила, я забыла, что у него есть свой ключ. Он услышал шум, пошел посмотреть, что происходит, и… – Она на секунду остановилась, чтобы высморкаться. – …И застрелил Джона.

Потом, видимо, прикрыв трубку ладонью, она что-то сказала в сторону. Я поняла, что она не одна.

– Мэй-Анна! – закричала я в трубку. – В газете написано, что это был твой пистолет. Как он оказался у Бастера? Почему он просто не отлупил этого человека?

– Да, я забыла тебе сказать, когда Джон меня ударил, я достала револьвер и сказала ему, что застрелю его, если он не уйдет. Он засмеялся мне в лицо и ответил, что я не смогу этого сделать. Он был прав, я бы не смогла выстрелить в человека. Даже в него. Ты же это знаешь, Эффа Коммандер, разве нет? Потом, когда Бастер вошел, Джон воспользовался моим замешательством, вырвал у меня пистолет и навел его на Бастера.

Ее голос то удалялся куда-то, то снова возвращался.

– Бастер схватил его за руку, они начали бороться, и пистолет упал на пол. Бастер не собирался его убивать, это вышло случайно.

Голос Мэй-Анны опять начал удаляться, хотя, может, это просто связь была плохая, ведь в то время техника была далеко не такой совершенной, как в наши дни.

– Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросила я.

– Нормально. Врач что-то дал мне. У меня на лице синяк, но я думаю, что удастся прикрыть его пудрой.

– Наверное, не надо: если тебя увидят такой, то скорее поверят, что Бастер тебя защищал.

– Но я не могу показаться в таком виде, это выглядит так ужасно…

– Мэй-Анна, послушай меня, надо прекратить истерику! Бастер в тюрьме, и ты обязана его оттуда вытащить. Кому какое дело до того, как ты выглядишь, – одернула ее я.

Последовало долгое молчание, и я даже подумала, что нас разъединили.

– Алло! Алло! – закричала я и стала дуть в трубку.

– Эффа Коммандер, как ты думаешь, все обойдется? – наконец донесся ее голос.

– Я уверена, дорогая, – сказала я и подумала, что, наверное, была слишком жестока с ней. – Это ведь была самооборона. Жаль, что Тони сейчас далеко, уж он-то знал бы, как поступать.

Но Тони ничего не знал, он сражался где-то за морями, так что брать ситуацию в свои руки пришлось мне.

– У Бастера есть адвокат?

– Есть, его наняла наша студия, потому что я не знала, к кому еще я могу обратиться. Знаешь, там вообще любят совать нос в разные скандалы. И уж они-то знают, как замять это дело.

– Замять? – спросила я. – Что здесь можно замять?

– Ох, ну ты же понимаешь, как это может отразиться на моей карьере.

Ее карьера в этот момент для меня ничего не значила, речь шла не о ней, а о том, как вызволить Бастера из беды. Впрочем, я не знала всех подробностей, а они могли быть существенны.

– Думаешь, будет расследование? – спросила Мэй-Анна.

– Откуда мне знать, – ответила я.

– В таком случае я буду самым лучшим свидетелем, оденусь в черное, буду плакать, и его никогда не признают виновным. Никогда.

Но Мэй-Анна оказалась права только отчасти. Расследование действительно было, и она действительно плакала и оделась в черное, но Бастера все равно признали виновным. Процесс шел долго, очень долго, и газеты каждый день публиковали репортажи. Об этом писали Уолтер Винчел и Луэлла Парсонс, которая в своей колонке постоянно называла Мэй-Анну «бедная Марион Стрит», словно «бедная» – это тоже часть имени. Более шести месяцев подряд в любой газете обязательно обнаруживалось что-нибудь об «Убийстве в любовном треугольнике Бастер Миднайт – Джон Риди – Марион Стрит». Или об «Убийстве по страсти в городе мишурного блеска».

Как я и думала, существенных подробностей, о которых Мэй-Анна умолчала во время нашего телефонного разговора, оказалось достаточно много. Выяснилось, что ее близкие отношения с Джоном Риди начались задолго до нашего с Виппи Берд приезда в Голливуд. Он даже делал ей предложение, но она, ясное дело, не сказала ему ни «да», ни «нет». В конце концов она от него устала, потому что он пил все больше и больше, начал скандалить, позволял себе кричать на нее, называл ее сукиной дочерью и шлюхой, и это все слышали соседи, неоднократно предупреждавшие, что вызовут полицию, так что ей приходилось уводить его к себе в спальню и успокаивать.

Конечно, ничего этого до поры до времени в газеты не просачивалось, потому что, если ты голливудская знаменитость, тебе позволено делать все, что угодно, без всяких последствий. Ты можешь садиться за руль пьяная, шуметь по ночам, спать с кем хочешь и где хочешь и при этом на экране выглядеть невинней Девы Марии, говорила Мэй-Анна, а после твоей смерти репортеры объявят тебя святой и напишут твое житие. Но если они тебя почему-то невзлюбят, они раскопают все самое плохое, что за тобой водится, а если не водится, то придумают это сами.