– Кум, ты хочешь узнать все на свете! Разве мало того, что ты уже знаешь? Неужели не хватит на книгу?

Педро Аршанжо посмеивался над нетерпением кума:

– Знаю я пока что мало, и мне кажется, чем больше я читаю, тем больше мне надо еще прочесть и изучить.

За эти долгих десять лет Педро Аршанжо прочел все труды и материалы по антропологии, этнографии и социологии, какие нашел в Баие и смог заказать в других местах, собирая последние гроши, свои и чужие. Как-то раз Маже Бассан отперла сундук Шанго, чтобы доложить недостающую сумму для покупки «Reise in Brasilien»[51] Спикса и Марциуса, которую раскопал где-то книготорговец Бонфанти, итальянец, открывший незадолго до того лавку на Ларго-да-Се.

Даже неполное перечисление авторов и трудов, проштудированных местре Аршанжо, явилось бы делом долгим и трудным, целесообразней отметить некоторые вехи на его пути от негодования к презрению.

Поначалу, лишь стиснув зубы, мог он заставить себя продолжать чтение строк, принадлежащих перу откровенных или, что еще хуже, стыдливых расистов. Сами собой сжимались кулаки: тезисы и утверждения звучали оскорбительно, жгли, как пощечины, хлестали, как удары бича. Не раз к горлу подкатывал комок, на глаза навертывались слезы от унижения при чтении трактатов Гобино, Мэдисона Гранта, Отто Амнона, Хьюстона Чемберлена. Однако, читая основоположников итальянской криминалистической антропологии – Ломброзо, Ферри, Гарофало, – Педро Аршанжо уже просто хохотал, ибо прошло время, и накопленные знания придали ему спокойствие и уверенность, и теперь он мог видеть глупость там, где раньше видел лишь оскорбление и злобу.

Он прочитал друзей и врагов, французов, англичан, немцев, итальянцев, американца Бойса, открыл для себя горький смех Вольтера, от которого пришел в восторг. Читал бразильцев, в том числе баиянцев, начиная с Алберто Торреса, Мануэла Бернардо Калмона до Пин-и-Алмейды и Жоана Батисты де Ca Оливейры и кончая Эваристо де Мораисом и Aурелино Леалом. А кроме того, еще многих-многих других, которым несть числа.

Полюбив книги, Педро Аршанжо не разлюбил жизнь; изучая трактаты, продолжал изучать людей. Он находил время не только для чтения и раздумий, но и для веселья, праздника, любви – всего, что служило ему источником познания. Был одновременно и Педро Аршанжо, и Ожуобой. Став ученым, он не перестал быть человеком из народа, не отводил каждой своей ипостаси определенного времени. Он отказался подняться чуточку выше по лестнице успеха и занять место над тем полуподвалом, где родился, над миром переулков, лавок, мастерских, террейро, где бьется сердце простого люда. Он шел не в гору, а вперед, только так и мог поступать местре Аршанжо Ожуоба, единый и цельный.

До последнего дня своей жизни учился он у народа, исписав не одну тетрадь. Незадолго до смерти Педро Аршанжо договорился со студентом Оливой, одним из пайщиков типографии, о публикации своей новой книги и, шагая по Пелоуриньо, повторял слова, услышанные от некоего кузнеца: «С народом сам господь бог не совладает». Жаль только, библиотеку свою он потерял почти целиком, это было неоценимое сокровище, скопленное понемногу ценою собственных отчаянных усилий и благодаря помощи многих людей, бедных и темных, удел которых – тяжкий труд и кашаса. Большинство книг погибло во время налета на типографию, остальные разошлись туда-сюда при переездах и передрягах, перекочевали к книготорговцу Бонфанти в дни острого безденежья. Педро Аршанжо удалось сохранить лишь немногие, самые фундаментальные труды. Даже когда он их не читал, ему доставляло удовольствие взять книгу в руки, полистать, задержаться на какой-нибудь странице, повторить по памяти какую-нибудь мысль, фразу, слово. Среди книг, которые он хранил в железном ящике для керосина в задней комнатушке заведения Эстер, были старое издание эссе Гобино и первая брошюра профессора Нило Арголо де Араужо. Так от ненависти Педро Аршанжо пришел к знанию.

В тысяча девятьсот восемнадцатом году Педро Аршанжо обзавелся очками и издал свою вторую книгу. Если не считать утомленного зрения, то никогда еще он не чувствовал себя так хорошо физически, никогда не ощущал такой бодрости духа и уверенности в себе и был бы совершенно счастлив, если б рядом был Тадеу. Первые экземпляры «Африканских влияний на народные обычаи Баии» были напечатаны в канун его пятидесятилетия. Праздничная суета и шум не затихали целую неделю, кашаса лилась рекой, гремели барабаны самбы, репетировались пасторилы и афоше, школа капоэйры местре Будиана вся была изукрашена флажками, ориша танцевали на террейро под стук атабаке, Розалия заливалась счастливым смехом на койке в мансарде.

Вот оно, чудо, любовь моя: в «Лавке чудес», на празднике в честь новоиспеченного инженера Тадеу, танцуют бабушки. Самые настоящие бабушки, просто прелесть, одна другой древней – матушка Маже Бассан и графиня Изабел Тереза Гонсалвес Мартинс де Араужо-и-Пиньо, для друзей – просто Забела.

Тадеу восседает в кресле с высокой спинкой, хранимом для особо почетных гостей, под картиной, где изображено несостоявшееся чудо, принимает приветствия, он – виновник торжества. На нем полосатые брюки, меланжевый пиджак, рубашка со стоячим воротничком, лаковые ботинки, на пальце – кольцо с синим сапфиром, символ Корпорации инженеров. Он готов обнять всех разом; счастье и тревога, улыбка и слезы на бронзовом лице, увенчанном черной как смоль шевелюрой, ни дать ни взять – романтический портрет кисти художника-ирредентиста, вот наш новоиспеченный инженер Тадеу Каньото. Сегодня у него великий праздник, который начался в актовом зале Политехнической школы, где он получил кольцо инженера и диплом доктора, и еще предстоит выпускной бал в «Красном кресте», клубе богачей. А пока что – торжество и веселье в «Лавке чудес», где его окружает тепло дружеских сердец, где танцуют бабушки.

Молодой человек в долгу у всех присутствующих. За многие годы каждый из них внес свою долю в этот его праздник. Речь идет не только о костюме, кольце, лаковых ботинках, групповой фотографии выпуска и памятном портрете, что были оплачены их деньгами, собранными по грошу. Тадеу – доктор, взращенный помощью друзей, они шли ради него на многие жертвы, отказывали себе во всем. Никто об этом не упоминает, но молодой инженер, глядя на изборожденные морщинами лица, пожимая мозолистые руки, представляет себе, какой ценой оплачен за десять лет его ученья этот час веселья и радости. Но игра стоила свеч, сегодня все эти люди отпразднуют свою победу под грохот барабанов и звон гитар.

Начинают барабаны. Педро Аршанжо на руме, Лидио Корро – на румпи́, Валделойр – на лэ. Звучит ритм батуке, и голос старой Маже Бассан молодеет в благодарственной песне богам-ориша.

Женщины становятся в круг: и старухи, и зрелые красотки, умеющие подать себя, и молоденькие иаво, неискушенные в исполнении обряда и в кокетстве. Красивей всех – не имеющая себе подобных, несравненная Роза де Ошала, время не коснулось ее красоты, лишь добавило благородства ее осанке. Ритуальную песнь подхватывают мужские голоса.

Вот даже Маже Бассан поднимается, и все встают. Приветствуют ее, хлопая в ладоши. Она – любимая дочь Иеманжи, владычицы морей, поэтому в ее честь повторяют здравицу, предназначенную Матери Очарованных: одойя, Ийя оло ойон оруба́! Да здравствует Мать с влажной грудью!