Метрах в пятистах от нас горят задние фары «джипа» Змея. Он ждёт своего оппонента на стартовой позиции. Мирон медлит. Сжимает до скрипа кожи руль и быстрым движением облизывает губы, вглядываясь в темноту. Смотрю на него затаив дыхание и впервые за весь период нашего знакомства боюсь начать говорить.

— Я не хочу ехать. И не хочу, чтобы ехал ты, — против воли выталкиваю слова наружу.

Посмотри на меня, пожалуйста. Я так устала играть в нашу игру.

Я до чёртиков напугана. И с удовольствием бы уткнулась носом в твою шею. Обняла бы. И многое отдала бы, чтобы почувствовать твои объятия в ответ.

Гейден медленно поворачивает голову.

— Я должен.

— Почему?

— Расскажу после финиша. Поедешь со мной? Да или нет? — спрашивает, пытливо вглядываясь в моё лицо.

— Ты даёшь мне выбор?

— У всех есть выбор. У тебя тоже должен быть.

— Ты мне его не давал, когда тащил сюда.

— Не хотел, чтобы ты потерялась на этом поле и тебя сожрали кабаны, — криво усмехается Мирон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я тоже силюсь улыбнуться. Выходит, скорее всего, неестественно, натянуто и криво.

— Хочешь, чтобы я поехала с тобой? Из-за спора?

— Не только.

— Тогда скажи почему. Сейчас.

Красивый и злой. Напряжённый и собранный, в своей стихии. Его не волнуют гонки и возможность разбиться. Но что-то беспокоит и не даёт расслабиться. Может быть, я?

— Потому что у меня должен быть стимул победить. А твоя жизнь — хороший стимул.

Это обезоруживает. На мгновение в моей душе и замершем теле становится чуточку теплее.

— Ты просто недооцениваешь свою, — шепчу потрясённо.

Он так близко. Его запах щекочет нос и проникает в лёгкие с каждым вдохом. Если протянуть руку, то я легко смогу коснуться его щеки. Если немного сдвинусь, то смогу прижаться к его губам и потереться о них, совсем как недавно это делал он, а я противилась.

В глазах Мирона привычно скачут демоны, манят и влекут, предлагая залезть к ним в котёл. Я очень устала им сопротивляться. А сегодня это делать особенно сложно. Моральное и физическое истощение вытягивает все силы. Хочется сдаться и выкинуть белый флаг.

Мы боремся взглядами, и я быстро киваю, пока не передумала. Мир проводит зубами по нижней губе, оставляя на ней белые следы, подаётся вперёд и точным движением протягивает через мою грудь ремень безопасности.

Задерживается рядом на секунду дольше, чем нужно, и нежно, совсем ему не свойственно, касается моего подбородка пальцами.

— Доверяешь мне?

— Не то чтобы очень…

— Спасибо за честность, — хмыкает Гейден и возвращается обратно за руль, устремляя взгляд вперёд.

Вдавливает педаль газа в пол, и машина трогается с места. Через миг, рыча мотором, мы равняемся с «джипом» Змея.

Хватаюсь за ленту ремня, сжимая её до рези в пальцах. Вперёд стараюсь не смотреть, там всё равно ничего не видно! Так темно! Ни огонька. Даже звезд на небе не рассмотреть. Впиваюсь взглядом в сосредоточенное и чуть заострившееся лицо Мирона с играющими на щеках желваками. И не понимаю, как докатилась до того, что вверила его рукам свою жизнь.

Я сошла с ума? Или это та самая любовь, о которой поют песни, пишут книги и снимают фильмы?

Не самое лучшее время размышлять об этом, но другого может и не быть.

Змей опускает стекло с пассажирской стороны, где сидит застывшая Ева, и Мирон, стиснув зубы, делает то же самое.

— Уломал девушку своего друга? Долго, Гейден, теряешь хватку. Дать парочку уроков? Знаешь, как быстро она, — кивает подбородком в Еву, — оказалась в моей простели?

Чувствую исходящую от Мирона новую волну агрессии, он просто в бешенстве, хотя старается не выдавать своего состояния. Кладу руку на его колено и сжимаю. Парень чуть дёргается от неожиданности и окутывает мою ладонь теплотой своей.

До мурашек.

— Избавь от подробностей. Где финиш? — холодно интересуется Мирон.

— Фары, — произносит Змей.

Мы все смотрим в лобовое, вдалеке несколько раз сверкают огни, и опять наступает темнота.

— Отлично.

— На счёт три…

Между машинами выходит девушка с поднятыми вверх белыми флажками. Они еле различимы, но всё же мелькают в темноте неясным мутным пятном.

— Мне страшно, — выдыхаю я с колотящимся на износ сердцем.

— Не бойся, — спокойно произносит Гейден, с силой сжимает мои пальцы и отпускает их, вцепляясь двумя руками за руль. — Когда я скажу: «Прыгай!» — прыгай.

— Что? — не понимаю.

Больше он ничего не поясняет, сосредоточенно смотрит перед собой. И, как только белый флаг устремляется вниз, машина срывается с места, а меня вжимает в спинку сиденья и оглушает собственным криком.

Мимо проносится мрак ночи, который мы рассекаем, как мне кажется, со скоростью света. Не едем, а летим в темноту бездны, сердце колотится на износ, так что закладывает уши. Понимаю, что, если закрою глаза и зажмурюсь до рези, ничего не изменится. Всё тот же мрак кругом.

Поэтому, повернув голову, смотрю в сосредоточенное лицо Мира, подсвеченное красными огнями приборной панели, и молюсь. Молюсь о том, чтобы мы добрались до финиша живыми, чтобы нас поскорее ослепил свет фар и мы выбрались из машины целыми и невредимыми. Молюсь о том, чтобы суметь ещё раз прикоснуться к его губам, прижаться в поцелуе и почувствовать его вкус на языке. Молюсь о нас. О нём, порочном и испорченном парне с сомнительными принципами, и о себе, далёкой от ангельского идеала.

Меня бросает вперёд, и становится трудно дышать. Ремень безопасности обжигает грудную клетку. Не сразу понимаю, что машина резко затормозила.

Секунды замедляются.

Щелчок.

И я чувствую свободу, тело больше ничем не сковано.

Ещё один.

Двери разблокированы.