Несмотря на то что я выглядела как аэростат противовоздушной обороны, в шерстяной пижаме и халате, будто пошитом из ковра, должно быть, я заметно прихорошилась.

— Разумеется, у них была связь, — небрежно добавила я, и глаза инспектора невольно дернулись.

На самом деле я не вполне понимаю, что подразумевается под такого рода отношениями, вообще-то. Однажды, когда я поинтересовалась у Доггера, что означает это слово, он ответил, что оно подразумевает, что два человека стали самыми лучшими друзьями, и мне этого было достаточно.

— Разумеется, — повторил инспектор на удивление слабым голосом, чиркая в своем блокноте. — Хорошая работа.

Хорошая работа? Я постаралась сдержать самодовольную улыбку. Высокая похвала от человека, который при первой нашей встрече отослал меня раздобыть чаю.

— Вы очень добры, — сказала я, изо всех сил пытаясь продлить момент.

— Я такой и есть, — заметил он. — Считаю, что преувеличения бесполезны.

— Я тоже, — сказала я, не вполне понимая, что это означает. Однако прозвучало это довольно умно.

— Что ж, благодарю, Флавия, — сказал инспектор, вставая на ноги. — Очень поучительно.

— Всегда счастлива помочь, — ответила я отнюдь не скромно.

— Разумеется… я и сам пришел к тем же выводам, — добавил он.

Меня охватило неожиданно нечто липкое. Сам пришел к тем же выводам? Как он мог? Как посмел?

— Отпечатки пальцев? — холодно поинтересовалась я.

Должно быть, они нашли отпечатки пальцев убийц в комнате, где произошло преступление.

— Вовсе нет, — был его ответ. — Узел. Ее задушили обрезком кинопленки, к которому после ее смерти был привязан дополнительный бант. Два разных слоя и, как мы полагаем, два разных человека, один левша, второй правша. Внутренний узел, тот, что убил ее, был довольно необычным — булинь, часто используемый моряками и редко остальными. Сержант Грейвс обнаружил, заметив татуировки Вэла Лампмана, что тот некоторое время служил на королевском флоте — факт, который с тех пор мы сумели доказать.

Я и сама это засекла, конечно же, но не имела времени размотать нить.

— Конечно же! — сказала я. — Внешний узел был чисто декоративным! Должно быть, Марион Тродд добавила его в качестве финального аккорда, после того как поменяла костюмы.

Инспектор закрыл записную книжку.

— Есть узел, который флористы, завязывающие так ленты на букетах цветов, называют «дюранс», — сказал он. — Он, как ты сказала, чисто декоративный. И также ее подпись. Я не улавливал связи до теперешнего момента, когда ты любезно предоставила недостающее звено.

Маэстро, триумфальные трубы! Что-нибудь из Генделя, будьте добры! «Музыку для королевских фейерверков»? Да, вполне подойдет.

— «Облаченная для смерти», — сказала я с оттенком драматизма.

— «Облаченная для смерти», — улыбнулся инспектор Хьюитт.

— Вы не предполагаете, — спросила я, — что до того, как стать актрисой Нормой Дюранс, Марион Тродд могла работать в цветочном магазине?

— Я бы не удивился, — ответил он. — Похоже, очень разными дорогами мы с тобой приходим к одному выводу.

Это очередной его обоюдоострый комплимент? Я не смогла понять, поэтому отреагировала глупой улыбкой.

Флавия Сфинкс — так он подумает. Непостижимая Флавия де Люс. Или что-то в этом духе.

— Тебе лучше немного отдохнуть, — внезапно сказал он, двинувшись к двери. — Я не хочу, чтобы доктор Дарби привлек меня к ответственности за твое затянувшееся выздоровление.

Какой же он милый, этот инспектор! «Затянувшееся выздоровление», да уж. Как это на него похоже. Неудивительно, что его жена Антигона светится, как поисковый фонарь, когда он рядом с ней. Что напомнило мне…

— Инспектор Хьюитт, — начала я, — пока вы не ушли, я хочу…

— Не стоит, — сказал он, отмахиваясь. — Не стоит.

Черт подери! Меня что, лишают возможности извиниться? Но не успела я сказать еще хоть слово, как он продолжил:

— О, кстати, Антигона просила меня передать тебе ее комплименты по поводу довольно эффектного зрелища фейерверков. Несмотря на то что ты нарушила почти каждое положение актов о взрывчатых веществах 1875 и 1923 годов, обсуждение чего мы отложим до того, как смягчится главный констебль, она говорит, что твое представление было видно и слышно в Хинли. Несмотря на снег.

— Несмотря на снег, — говорил отец, и в его голосе звучало — невероятно! — что-то похожее на гордость. — Друг миссис Мюллет сообщил, что видел отчетливое красноватое сияние в Ист-Финчинге, и кто-то сказал Максу Броку, что звуки взрывов были слышны даже в Мальден-Фенвике. К тому времени снегопад начал стихать, конечно, но тем не менее, если поразмыслить… это замечательно. Вспышка молнии во время снегопада — не то чтобы совсем неслыханная вещь, конечно. Я позвонил своему старому другу Таффи Кодлингу, который работает метеорологом на воздушной базе в Литкоте. Таффи говорит, что хотя этот феномен чрезвычайно редок, хотя он был зафиксирован рано утром в Рождество, прямо перед… э-э-э… Флавия… э-э-э… несчастным случаем…

Я не слышала, чтобы отец произносил так много слов зараз с тех пор, как он исповедовался мне, когда произошло убийство Горация Бонепенни. И тот факт, что он воспользовался телефоном, чтобы узнать о молнии! Мир слетает с катушек?

Я вымылась и расположилась на диване в гостиной, как будто я викторианская героиня из тех, которые вечно умирают от чахотки в романах Даффи.

Все собрались вокруг меня, словно в игре «счастливая семья», которую мы однажды достали из буфета, когда три недели лил дождь и бесконечно играли в столовой за обеденным столом с мрачной и решительной веселостью.

— Они думают, что молния ударила в твою пиротехнику, — говорила Даффи. — Так что вряд ли тебя можно привлечь к ответственности, не так ли? Правда, она оставила здоровую дыру в крыше. Доггеру пришлось организовать импровизированную бригаду из жителей деревни. Какое потрясное шоу! Жаль, ты его пропустила!

— Дафна, — сказал отец, выстрелив в нее взглядом, который он приберегает для нелитературного языка.

— Ну, это правда, — продолжила Даффи. — Ты бы видела, как мы стояли кругом по задницы в снегу и глазели, будто шайка аденоидных исполнителей рождественских гимнов!

— Дафна…

Викарий сжал челюсти, пытаясь подавить ангельски глупую усмешку. Но до того, как Даффи сморозила что-то еще, в дверь легко постучали, и внутрь просунулся неуверенный нос.

— Можно войти?

— Ниалла! — сказала я.

— Мы просто зашли попрощаться, — театральным шепотом произнесла она, входя в комнату со спеленатым свертком на руках. — Съемочная группа уехала, и мы с Десмондом — последние, кто остался. Он собирался отвезти меня на своем «бентли», но, похоже, машина замерзла. Оказалось, доктор Дарби собирается в Лондон на встречу однокашников, и он предложил подвезти меня и ребенка до самого дома.