– Осетиндец!

– Чё? – не оценил каламбура Миркин.

– «Летучий осетиндец», говорю! – Азамат оскалился в усмешке, остальные заржали, а Ахмат опустил глаза.

– Ладно, парни! Давайте без самодеятельности! Доработайте без травм и с огоньком! – Борис Ефимович примирительно улыбнулся. Человек он был беззлобный и не строгий, но профессия инспектора манежа, как говорится, обязывала.

– Огонёк-то в цирке правилами техники безопасности запрещён, насколько я помню! Сами же говорили! – Азамат хитро прищурил глаз.

– Деточка! – искренне удивился Миркин. – Выучил-таки! Осознал! Вот что выговор животворящий делает с артистом! Это тебе не шашлык готовить на открытом огне рядом с конюшней. Я говорю о внутреннем огоньке, о кураже, то есть! – Колобок пафосно взмахнул рукой.

– А-а! А мы-то, с гор спустившиеся, подумали о фитиле в заднице перед заездом! Эдак по кругу, с огоньком!..

Тут грохнули все вместе, уж очень ярко представилась картина мчавшегося на коне по кругу джигита с пламенем сзади, как у ракеты…

Венька Грошев остановился у рекламного щита с цирковой афишей. На ней красовались имена и фамилии участников программы, сдобренные их званиями и фотографиями номеров.

– Я не понял! – дёрнул он свою знаменитую кепку за козырёк. – А ты где? Чего тебя нету? Или у вас тоже всё по блату?

– Я-то как раз самыми крупными буквами написан, посмотри внимательно…

Венька, как ни вчитывался в афишу, так ничего и не увидел. Потихоньку начал заводиться:

– Издеваешься!..

Пашка хитро прищурился.

– Ну вот же, в самой нижней строке! Там написано – «и др. мастера Советского цирка». Так вот: «и др.» – это я!

Венька сначала было нахмурился, потом до него дошёл прикол, он разулыбался и даже стал каламбурить:

– А чё, хорошая фамилия – звучная. «На арене жонглёр Павел Др!» – продекламировал он, подражая Миркину. – Или лучше: «Павел Жаркихдр!» Прямо иностранец! Интересно, что за национальность у этого Др? Наверное, как у Миркина…

– Да ладно тебе, не трогай Колобка – нормальный мужик! – постарался замять скользкую тему Пашка. Попробуй в двух словах объяснить этому таксисту проблемы с изготовлением именных рекламных афиш в «Союзгосцирке». Тут надо быть или семи пядей во лбу, чтобы на тебя делали рекламу, или действительно иметь в Главке блат. Пашка по этому поводу никогда не заморачивался и даже не задумывался в отличии от других. «Всему своё время», – считал молодой жонглёр, проводя на манеже в репетициях большую часть свой жизни. И время шло…

Июнь бушевал, плавил асфальт на тротуарах, поднимая тонны пыли в городке, где безостановочно трудились десятки мелких предприятий и одно гигантское, связанное с разработкой недр. Зелени здесь было много, но и сопутствующей, словно серая пудра, пыли было немерено. Солнце, пробивающееся сквозь марево, беспощадно жгло людей и природу. Оно выплёскивало на беззащитную Землю всю накопившуюся ядерную мощь. В белесом от жары небе не было ни тучки. Деревья не давали тени. Затаившиеся до срока тополя, словно вражеские лазутчики, неожиданно атаковали город, забросав его своими семенами. Вьюга окутала мироздание. Это была настоящая напасть. В сочетании с плотной пылью, это было ещё то зрелище! Возникало ощущение, что из всех аптек города выбросили на улицы старую посеревшую вату. Она валялась везде, во всех потаённых уголках. Тополиный пух проникал в жилища, впивался в одежду и дыхательные пути, терзая аллергией распаренные тела. Люди отплёвывались, матерились, призывая всех знакомых богов в свидетели и к дождю. Свидетелей было много, дождей, вот уже месяц – ни капли. Этой ситуации радовались только пацаны. Они, бросая спички, поджигали вытянувшиеся горными хребтами тополиные сугробы, те с озлобленным гулом мгновенно сгорали. Пламя, пробегая огненной рекой, оставляло на земле обугленные разводы. Это была азартная игра…

Грошев подъехал на своей грохочущей «Волге» к шапито. Её тарахтение узнавали за несколько сот метров до цирка.

– Венька прикатил! – Света выглянула на манеж. – Давайте ко мне, я окрошку приготовила. Холодненькая! Захарыч тоже ждёт. Вот только хлеба нет ни кусочка!

– Да мы сейчас сгоняем, тут езды-то! Сейчас, ещё разок!..

– Труженики мои! Сухариков с изюмом посмотрите для меня и для лошадкав! Я пока картошку приготовлю! Рассыпчатая, чернозёмная!.. Пух! Слышишь! Заканчивай!..

– Моя ты заботливая!.. – Пашка, удачно исполнив трюк и не уронив не одного кольца, довольный, провёл ладонью по своему мокрому лицу и улыбнулся Точке. – Заканчиваю. Основное я уже отрепетировал, пробовал вот пару новых «корючек». Виситаевы что-то сегодня захандрили, отдали мне своё время, вот я и ковырялся…

– Мастеру репетировать – только мастера портить! Вкалывать должны те, кто не умеют! Как я… – в форганге с подчёркнуто серьёзным видом стоял Иосиф Львович Монастырский. – У вас, у жонглёров, сколько не напрягайся, всё равно всё на землю падает – смысл репетировать?.. – он, глядя на пустующий манеж, явно вынашивал мысль порепетировать с очередным медведем.

– Ну, да! – согласился Пашка.

В преддверии сытного обеда он радостно сообщил старому мастеру:

– Тезис «Не поваляешь – не поешь», как говорил мой учитель Фирс Петрович Земцев, придумали жонглёры.

Венька прохаживался по цирковому двору, поигрывая ключами от машины, отмахивался от назойливой тополиной мошкары и что-то насвистывал. Жара сегодня была особенно немилосердная.

Пашка после репетиции был взмокшим. На манеже, под брезентовым шапито, «климат» был куда жарче, чем на улице. Жонглёр неторопливо положил реквизит в вагончик, взял полотенце и пошёл к колонке с холодной водой у края площадки.

– Вень! Помоги снять, прилипла! Умоюсь, за хлебом сгоняем? Точка нас на окрошку пригласила!

Пашка согнулся, подставляя край майки. Венька кивнул, с трудом стянул мокрую до нитки ткань и хмыкнул, мол, ничего себе работёнка! И охота в такую жару!..

Пашка, покряхтывая от удовольствия и ухая от обжигающей холодом воды, плескался под струёй пожарного гидранта. В азарте плеснул водой на Веньку.

– Тихо ты, ё-моё! Кепку замочишь! – Венька Пашкиным полотенцем бережно стёр капли воды с гладкой кожи своего головного убора.

– Полотенце дай!

– Лови, жонглёр! – кусок синей ткани ватерпольным мячом полетел к Жаре. Тот легко его поймал, одним взмахом руки распрямил махровую ткань и с видимым удовольствием стал растирать худощавое, но крепко сложённое молодое тело. Венька вдруг присвистнул. Он сдвинул кепку на затылок, его глаза вперились в Пашкину грудь. У того над левым соском была небольшая татуировка с какими-то латинскими буквами и знаками. Тут же синели три русские буквы «ДРА». Венька неожиданно посерьёзнел. Пашка, заметив это, оторопел.