Мэттью – воплощение либеральной терпимости – выступал по делу и успокоил свою аудиторию. Уильям тепло похлопал своего друга по руке, когда тот под громкие аплодисменты вернулся на своё место, и произнёс:

– Я думаю, тут всё уже ясно!

Но Тэдьюс Коэн удивил практически всех. Его манеры были приятными и скромными, и говорил он с сочувствием. Его ссылки и цитаты – яркие и уместные – взывали к милосердию. Он не старался произвести избыточное впечатление на публику, но говорил так искренне, что любой здравомыслящий человек не мог с ним не согласиться. Он был готов признать некоторые излишества, допущенные людьми, от имени которых говорил, несовершенство их руководителей, но при этом создавалось впечатление, что социализм – несмотря на все недостатки – не имеет себе альтернативы, если ставить перед собой целью светлое будущее человечества.

Уильям немного растерялся. Острое логическое наступление на политические воззрения его оппонентов оказалось бы бесполезным после мягких и убедительных слов Коэна. Помимо этого, было бы невозможно превзойти его в роли защитника надежды и веры человека. Поэтому сначала Уильям сосредоточился на опровержении некоторых утверждений Кросби, а затем противопоставил аргументам Коэна свою собственную декларацию, в которой высказал мысль, что существующая в Америке система способна дать гораздо лучшие результаты на пути конкуренции – как интеллектуальной, так и экономической. Он подумал, что неплохо защитил свою позицию, но не более того, – и сел, уверенный в том, что Коэн серьёзно опередил его.

С опровержением от имени его соперников выступил Кросби. Он начал так свирепо, будто хотел разгромить не только Мэттью и Уильяма, но и Коэна. Кросби спросил у аудитории, могут ли присутствующие назвать по имени «врага народа», который сидит в этом зале. Он несколько долгих мгновений обшаривал глазами зал, а зрители ёрзали на местах в смущённом молчании. Даже его собственные сторонники прятали глаза, разглядывая кончики своих ботинок. Тогда Кросби подался вперёд и загремел:

– Он только что выступал перед вами. Его зовут Уильям Лоуэлл Каин. – Кросби показал пальцем на стул, на котором сидел Уильям, и, не поворачивая головы, продолжил грохочущим голосом: – Его банку принадлежат шахты, на которых рабочие умирают ради того, чтобы его владельцы заработали лишний миллион долларов в год в качестве дивидендов. Его банк поддерживает кровавые коррумпированные диктаторские режимы в Латинской Америке. Именно через его банк выплачиваются взятки американским конгрессменам, чтобы они принимали законы, разоряющие мелких фермеров. Его банк…

Он говорил так ещё несколько минут. Уильям сидел неподвижно как камень, лишь время от времени записывая что-то в свой жёлтый блокнот. Среди присутствующих раздавались крики «нет». Сторонники Кросби выкрикивали что-то в его поддержку. Находящиеся в зале преподаватели начинали нервничать.

Время, отведённое Кросби, заканчивалось. Он поднял руку и сказал:

– Джентльмены, полагаю, что ответ на призыв американского народа находится не далее чем в нескольких десятках метров отсюда. Я имею в виду Библиотеку Виденера, величайшую частную библиотеку мира. Туда – вместе в представителями самых образованных американцев – приходят студенты из бедных и иммигрантских семей, они умножают там знания и процветание всего мира. А почему она существует? А потому, что один богатый пижон отправился шестнадцать лет назад в плавание на шикарном пароходе под названием «Титаник». Дамы и господа, осмелюсь утверждать, что только тогда, когда народ Америки вручит каждому представителю правящего класса билет в собственную отдельную каюту на «Титанике» капитализма, огромные ресурсы нашего великого континента смогут стать свободными и послужить на благо свободы, равенства и прогресса.

Мэттью вслушивался в выступление Кросби, и его чувства перерастали в ликование от того, что явный промах соперника отдавал победу в их руки, хотя сначала он был растерян поведением противника, а затем пришёл в ярость при упоминании «Титаника». Ему и в голову не могло прийти, как Уильям ответит на такую провокацию.

Когда некоторое спокойствие было восстановлено, капитан вышел вперёд и произнёс:

– Мистер Уильям Лоуэлл Каин.

Уильям встал, подошёл к трибуне и оглядел собравшихся. По залу прокатился шумок нетерпения.

– С моей точки зрения, взгляды, изложенные мистером Кросби, не заслуживают ответа.

Он сел. Удивлённая аудитория несколько секунд молчала, а затем громко зааплодировала.

Ведущий вернулся к трибуне, и было видно, что он не знает, что делать. Из-за его спины раздался голос, который разрядил напряжённость.

– Позвольте мне попросить мистера Каина предоставить мне то время, что было отведено ему. – Эти слова произнёс Тэдьюс Коэн.

Уильям в знак согласия кивнул.

Коэн вышел к трибуне и обезоруживающе моргнул залу.

– Довольно долго дело обстояло так, – начал он, – что самым большим препятствием на пути развития демократического социализма в Соединённых Штатах был экстремизм некоторых его последователей. Самым сильным доказательством этого является сегодняшнее выступление моего коллеги. Готовность во имя прогресса физически уничтожить тех, кто не согласен с ним, была бы простительна, если бы высказывалась иммигрантом, чужестранцем, прошедшим через войны, более жестокие, чем пережили мы. Но в устах американца эти слова звучат отвратительно. Они не могут быть прощены. Говоря от своего имени, я приношу мистеру Каину искренние извинения.

На этот раз аплодисменты гремели, не смолкая. Почти вся аудитория поднялась на ноги и устроила овацию.

Уильям встал и подошёл к Коэну, чтобы пожать ему руку. Никто теперь не удивился, когда Уильям и Мэттью одержали победу с перевесом в сто пятьдесят голосов. Вечер закончился, и зрители вышли на тихие, засыпанные снегом дорожки, продолжая оживлённо беседовать.

Уильям настоял на том, чтобы Тэдьюс Коэн присоединился к ним с Мэттью в тот вечер. Вместе они отправились выпить чего-нибудь, прошли по Массачусетс-авеню, ничего не видя вокруг из-за крупных хлопьев снега, и подошли к большой чёрной двери прямо напротив Бойлстон-холла. Уильям открыл её своим ключом, и все трое вошли в вестибюль.

Тэдьюс Коэн сказал:

– Боюсь, мне тут не обрадуются.

Уильям окинул его взглядом.

– Чепуха, ты же со мной.

Мэттью внимательно посмотрел на друга, но понял, что Уильям уже принял решение.

Они поднялись по лестнице и вошли в большую комнату, обставленную удобно, но без лишнего шика, где уже находилось около полутора десятков молодых людей, расположившихся в креслах или стоявших группами по два-три человека. Как только Уильям появился в дверном проёме, отовсюду раздались поздравления.

– Ты был великолепен, Уильям. Именно так и надо обращаться с подобными людьми.

– Поздравляем победителя над красными.

Тэдьюс Коэн не спешил войти в комнату, спрятавшись за портьерой, но Уильям не забыл про него.