— Я всегда отличался хорошими манерами, Уэйд. — Флориан казался оскорбленным. — Кто там еще с тобой в комнате?

— Мой брат, Брайан.

— Вы играете в скрабл? Или в «Угадай-ку»?

— Пожалуйста, потише, — сказала Дженет, обращаясь ко всем присутствующим. Потом повернулась к микрофону. — Флориан, давайте сыграем в бартер. Сколько бы вы ни запросили за Хауи, мы хотим сто тысяч сверху за письмо.

— За Хауи я хочу миллиард, — сказал Флориан.

— А я хочу миллиард и сотню тысяч за письмо, — ответила Дженет.

— Знаете, я уже засек вас по определителю номера.

— Через пять минут нас здесь не будет. И что тогда? Подумаешь! Мы просто порвем письмо. Сто тысяч, Флориан. Это одна сотая стартовой цены.

— Пятьдесят тысяч.

— Знаете что, Флориан, — произнесла Дженет беззаботным тоном. — Я не согласна. Сто тысяч, и ни цента меньше. Я старая женщина, умирающая от СПИДа, мой бывший муж — пожилой мужчина, умирающий от рака печени...

Уэйд с Брайаном застыли, уставившись на своего отца, выглядевшего совершенно беззаботным.

— ...да и у Уэйда здоровье пошаливает.

— Понял. У вас боли?

— Да. Есть немного. Язвочки на деснах, но с ними я могу бороться с помочью таблеток. Но таблетки эти, Флориан, мне просто осточертело все время о них думать. Я от них совсем свихнулась.

— У моей матери был рак груди. Она тоже сидела на таблетках.

— Бедняга. И давно?

— Когда я был моложе.

— И долго это у нее было?

— Учитывая, что ей пришлось пережить, и один день покажется вечностью, — задумчиво проговорил Флориан.

— Бедный, мне вас так жаль. А как восприняла это семья?

— Мой дражайший папочка пребывал в страшном замешательстве, и знаете почему?

— Почему?

— А вы представьте себе ведущего мирового производителя таблеток, который не может найти ни одной таблетки, чтобы спасти мою мать. Он воспринял эту неудачу как личную трагедию, и эта трагедия затмила смерть моей матери.

— Люди реагируют на смерть самым непредсказуемым образом. Он отреагировал так.

— Но, Дженет, учтите, что после похорон он и не подумал выделить средства на новые исследования. Нет, вместо этого он спился где-то в трущобах Нассау. Превратился в омерзительного типа. Cochon[6]. А потом заболел болезнью Альцгеймера.

— У моего отца тоже была болезнь Альцгеймера. Четыре года в аду.

— Как вы справлялись с этим?

— Не знаю, удавалось ли мне справляться. Под конец он узнавал вас?

— Нет.

— Мой тоже. Это так жестоко. Это лишает вас всего. У вас есть братья или сестры?

— Мой брат погиб под лавиной в Клостерсе в 1974 году. Так что я последний в роду.

— Но хоть вы-то вкладываете средства в новые исследования, чтобы добиться того, что не удалось вашему отцу?

— Исследования — моя страсть.

— Значит, ваша мать гордилась бы вами.

— Вы так думаете?

— О да. Уверена, что она слушает сейчас наш разговор и думает, какой вы хороший мальчик. Вы не открыли ничего такого, что могло бы помочь людям с раком печени? У моего бывшего мужа, Теда, рак печени.

— Никак не пойму, зачем нужен этот долгий задушевный разговор, — вмешался Тед.

Дженет шикнула на мужчин, и они уселись, прислушиваясь к телефону, как к очередному занудному репортажу канадского телевидения о нью-брунсвикском контейнерном заводе.

— Видите ли, Дженет, — продолжал Флориан, — существует много способов лечения рака, о которых еще не пронюхала и, возможно, еще не скоро пронюхает «Нью-Йорк Таймс».

— Как это?

— Понимаете, одно дело обуздать рак и совсем другое — держать в узде общество. Если мы справимся с таким мощным заболеванием, как рак, мы нанесем чувствительный удар страховой индустрии, а следовательно, и банковской системе. Каждый год, на который нам удается увеличить среднюю продолжительность жизни, вызывает колоссальный финансовый кризис. История двадцатого века сводится к приспосабливанию — год за годом — к нашей растущей продолжительности жизни.

— Флориан, но наверняка...

— О нет, Дженет, уверяю вас. Я руковожу одной из крупнейших фармацевтических фирм в мире. «Глаксо», или «Байер», или, скажем, «Сити-банк» вырвали бы мне язык за все, что я вам тут рассказываю.

— Вы хоть раз говорили об этом с кем-нибудь? У вас есть близкие люди?

— Нет, — последовало после некоторой паузы.

— Ах вы, бедняга! Дорогой вы мой! Это, должно быть, так ужасно.

— Да, это действительно ужасно.

Не могу поверить — мама спелась с Флорианом.

— Как, должно быть, у вас нервы натянуты. У меня, например, на нервной почве колит. А у вас что?

— Опоясывающий лишай.

— У-у-у! Опоясывающий лишай — скверная штука.

— И розововидная сыпь. По всему носу и лбу.

— Вы нашли, как ее лечить? Сыпь — это такое дело...

— Кое-что, но ничего такого, что действовало бы безотказно.

— У моей подружки Бев тоже такая сыпь. Я нашла для нее крем, который производят в Аризоне, — чудодейственное средство.

— Правда?

— Попробуйте.

Это мне снится. Просто снится.

— Я уже дошел до того, что готов попробовать все, что угодно.

— Извиняюсь, что прерываю ваши занятия по кройке и шитью, девочки, — не выдержал Тед, — но мы когда-нибудь поговорим о капусте?

— Тед, и как только ты можешь быть таким вульгарным в подобную минуту? Простите, Флориан.

— Вы просто прелесть, Дженет.

— Флориан, давайте поужинаем вместе, — сказала Дженет.

— Со мной? Правда? — В голосе Флориана слышалось изумление, чуть ли не слезы.

— Что? — беззвучно, в один голосс сказали Уэйд, Тед и Брайан.

— Да, но только вдвоем — вы и я. А остальных я отправлю к «Шейки» есть пиццу.

— Я... я прямо не знаю, что сказать, Дженет, — растроганно произнес Флориан.

— Скажите «да». Заодно я передам вам и это дурацкое письмо. Как оно мне надоело. Мы в Дайтоне-Бич. Вы можете сюда подъехать? Полагаю, ваши компьютеры уже вычислили наш адрес. Шесть часов вас устроит?

— Превосходно.

— Что ж, отлично. Тогда в шесть. — Дженет повесила трубку.

— Бедный мальчик. Так тоскует по своей матери.