по отечеству, а по службе в опричнине. И сам старик И. Ф. Мстиславский пользовался внешним первенством среди бояр не столько по происхождению своему, сколько потому, что Грозный по родству его «жаловал и учинил его велика». Это бояре говорили Мстиславским в глаза. Таким образом, рядом с царской родней, Юрьевыми и Годуновыми, не Мстиславские, а именно Шуйские были виднейшими представителями коренной московской знати, и в этом смысле Горсей мог с полным основанием назвать Ивана Шуйского «первым принцем королевской крови» (prime prince of the bloud royall) среди московского боярства. Но именно на Шуйских и видно, как мало значила порода в московском дворе, только что пережившем опричнину. В то время как Никита Романович Юрьев и Борис Федорович Годунов, оставаясь в Москве, распоряжались делами и всем государством, Шуйские были на воеводствах в больших порубежных городах. В 1584–1585 годах Василий Федорович Скопин-Шуйский был воеводой в Новгороде. Иван Петрович Шуйский – в Пскове, а Василий Иванович – в Смоленске. На ход дел при дворе могли они влиять очень мало, по крайней мере до возвращения в Москву. Но и во время пребывания их при самом дворе не им принадлежало первое место. При воцарении Федора его занимал, по единогласному указанию современников, Никита Романович, из той самой семьи Захарьиных, которым князья-бояре не хотели «служить» в 1553 году. Друзьями его были Б. Ф. Годунов и дьяки Щелкаловы. Это и было настоящее правительство, а Мстиславские и Шуйские были только первыми чинами двора, говоря языком нашей эпохи. Узы родства и свойства до поры до времени связывали всех этих людей в один кружок, но эти узы были очень непрочны и разорвались при первом же толчке[46].

Толчком послужила болезнь Никиты Романовича: уже в августе 1584 года она лишила его сил, а в апреле 1585 года свела в могилу. Пока он принимал участие в делах, он сохранял за собой бесспорное первенство; когда же он сошел со сцены, за первое место могли поспорить все остальные члены правившего кружка, а в особенности Мстиславский и Годунов. За Мстиславского была порода, титул и родство с царем, хотя и дальнее. За Годуновым была близость к государю через сестру-государыню и тесная связь с Романовыми и Щелкаловыми. Об этой связи имеем много свидетельств со стороны людей хорошо осведомленных. Палицын определеннее других говорит, что Борис дал клятву Никите Романовичу «соблюдать» его детей, попечение о которых «вверил» ему старый боярин. Что могло значить это «соблюдение», разъясняет другой автор XVII века, говоря о Борисе и Романовых, что Борис «клятву страшну тем сотвори, яко братию и царствию помогателя имети». Принадлежавший к семье Романовых зять Никиты Романовича кн. И. М. Катырев подтверждает эти слова короткой фразой, что Годунов имел Романовых «в завещательном союзе дружбы». Союз их был «завещательным», конечно, потому, что начался еще при Никите Романовиче и представлял семейную традицию, завещанную стариком. Заметим, что эта традиция держалась долго, через все царствование Федора, до его смерти, когда старший из Никитичей оказался соперником Борису в деле царского избрания 1598 года. Так же тесна и продолжительна была и дружба Бориса со Щелкаловыми, особенно же со старшим из них, с Андреем. По одному русскому известию, Годунов даже называл Андрея Яковлевича Щелкалова себе «отцом». О дружеских отношениях царского шурина и «великих» дьяков, кроме известий некоторых иностранцев, очень определенно говорит Ив. Тимофеев. Он называет Андрея Щелкалова «наставником и учителем» Бориса, от которого Борис впервые научился, как ему «одолевать благородных» и достигать власти. Между Щелкаловыми и Годуновым существовала, по мнению Тимофеева, «крестоклятвена клятва», чтобы втроем утвердить за собой царство. В исполнение этой клятвы Щелкаловы воцарили Бориса, возвели его как бы на небо, а он преступил свое целование и отблагодарил им злом за благодеяния. Каковы бы ни были тайные отношения Бориса и знаменитых дьяков, Андрей Щелкалов имел громадное значение при царе Федоре до 1594 года, а Василий Щелкалов сохранил его и в первые годы царствования Бориса: оба брата были люди «сильные», и на них нельзя было найти управы[47]. С такими связями, как Романовы и Щелкаловы, Борису можно было не бояться соперничества даже Мстиславских. Пока первенство давалось дворцовыми отношениями и близостью к лицу государя, Годунов должен был им владеть, потому что по сестре-царице он был очень близок к царю, а в остальной государевой родне, среди Никитичей, находил не вражду и противодействие, а «завещательный союз дружбы».

Еще до кончины Н. Р. Юрьева произошла первая ссора бояр за первенство. Что ее вызвало, мы не знаем. Летописец, составленный в XVII веке при дворе царя Михаила и патриарха Филарета Романовых, очень сдержанно относясь к событиям 1584–1585 годов, замечает, что тогда вообще бояре «разделяхуся на-двое»: одну сторону составили Борис Федорович и прочие Годуновы, а с ними «иные бояре» (летописец не называет здесь по имени Никитичей Романовых, хотя именно их прежде всего здесь следует разуметь); другую сторону представлял кн. И. Ф. Мстиславский, а с ним были Шуйские, Воротынские, Головины, Колычевы. Годунов «осиливал» противников, надеясь «на царское присвоение», то есть на родство или свойство с царем. Борьба окончилась высылкой И. Ф. Мстиславского в Кириллов монастырь, где старик скоро и умер, постриженный в иночество с именем Иосиф. С ним вместе пострадали, по словам летописца, князья Воротынские и Головины. Но, как кажется, летописец смешал здесь последовательность и подробности событий, хотя их общий смысл уловил достаточно верно. Есть данные думать, что столкновение боярских кружков разрешилось не сразу, не одним ударом со стороны Годунова, а исподволь. Сперва пострадали Головины. В самый рождественский сочельник 1584 года был отставлен от должности казначея окольничий Владимир Васильевич Головин. Его двоюродный брат Петр Иванович, который с 1578 года также назывался казначеем, был заточен и, как говорят, в тюрьме умер. Младший брат Петра Ивановича, Михайло Иванович, который после своей псковской службы жил в медынской вотчине, «послышал такое разорение» над своими родственниками и, опасаясь и на себя опалы, отъехал в Литву. Там в феврале 1585 года его застали у Батория московские послы князь Троекуров и Безнин. Они объясняли полякам опалу государеву на Головиных тем, что Головины «покрали казну государеву». Гор-сей же говорит, что Петр Головин пострадал за дерзость и заносчивость в отношении Бориса. Как бы то ни было, Головины уже потерпели опалу, а Мстиславские еще были целы: в то самое время, когда Троекуров интриговал пред Баторием против Михаила Головина, в феврале 1585 года в Москве князь И. Ф. Мстиславский занимал первое место среди бояр на приеме баториева посла Луки Сапеги. Затем, вероятно летом 1585 года, пришел черед и И. Ф. Мстиславскому испытать государеву