Геополитически здесь все сходится. Начатая еще Англией «детонация наших южных рубежей как способ ослабления России в XIX веке» — да и ранее — была подхвачена ее правопреемницей — США — в XX в. и развита в полномасштабную стратегию сегодня. Совершенно евразийский взгляд на вещи. Что же еще должно произойти, чтобы все объединились? Чтобы прекратилась политика двойных стандартов? Ответ Суркова на этот вопрос вообще выдержан в совершенно традиционалистском ключе: современный Запад в своем цивилизаторском высокомерии никак не может «отказаться от позитивистских иллюзий». Здесь следует отметить, что с традиционалистской точки зрения позитивизм, отрицающий все нематериальное, явление сугубо западное, материалистичное, профессистское, ставшее, по сути, антиподом традиционализма — основы евразийства. Далее Сурков перечисляет «цивилизованные» методы, которыми оперирует Запад: «подкупить, обмануть, натравить на соседа». Приведение в качестве примера Гитлера и ситуацию конца 30-х гг. следует понимать так: американцы «пострадали» от «международного терроризма», который сами же и взрастили, чтобы использовать против нас.

И продолжают использовать: «Не случайно Путин в одном из своих недавних выступлений сравнил подобную реакцию части мировой элиты с настроениями конца 30-х гг. прошлого столетия. Подписание накануне Второй мировой войны мюнхенских соглашений и печально известного пакта Молотова — Риббентропа — это глупые попытки «накормить хищника чужим мясом», за счет других обеспечить собственную безопасность. Как известно, Гитлера это не остановило. И антигитлеровская коалиция сложилась только после того, как Гитлер достал всех и каждого по отдельности. Жертв и тогда могло быть меньше, но история, понятно, ничему не учит». Высокомерие, двойные стандарты и абсолютная враждебность к нам — вот ответ Запада. Ну что еще должно было произойти? Атака на Цхинвал…

Несколько разочаровывает оценка чеченского урегулирования: «В дни бесланской трагедии вновь высказывались призывы к переговорам с сепаратистами… Да, как будто по чьей-то команде… Может, я что-то пропустил, но мне за все эти годы не посчастливилось ни разу услышать ясных и четких предложений по урегулированию кризиса. Все, что делает власть, объявляется неправильным. А что правильно? Переговоры? Пожалуйста! О чем? С кем? Каковы переговорные позиции? Каким должен быть результат? Не слышу!» Владислав Юрьевич как бы пропустил евразийский вариант решения российско-чеченского конфликта. А он есть, громко, по мере сил, озвучивался, предлагался в разных видах, описывался в десятках статей, однако все тщетно. Власть так и не заметила его. И напрасно!

Однако дальше по тексту идет вообще совершенно патриотический пассаж: «Вывод войск, международный статус либо независимость Чечни… Немного смахивает на государственную измену, подстрекает к предательству чеченского народа, всех, кто на Кавказе верит России». Сохранение целостности большого пространства, Кавказа в составе России-Евразии — геополитический императив евразийской политики. Государственный суверенитет Чечни вне России — плацдарм антироссийских сил на Кавказе, распад большого пространства, угроза российской государственности. А ведь как совершенно правильно замечает Владислав Юрьевич, «Главной задачей интервентов — читай, англо-американской коалиции — является уничтожение российской государственности». Отрадно, что это понимает человек, который управляет страной.

Следующий евразийский тезис Суркова выглядит так: «Наша страна уникальна и требует соответствующей системы управления». Система «западной демократии» для нас не подходит. В России все решается и осуществляется «сверху», централизованно, унитарно, «вертикально». Если административная реформа Путина — это и «диктатура», то диктатура народная, конституционная, просвещенная, направленная на благо России. Это и есть евразийская демократия. «Путин укрепляет государство, а не себя» — эта фраза вообще вынесена в заголовок материала.

Завершается все просто, по Дугину, — апологетикой евразийства — модернизация без вестернизации, плюс общинность, конфессиональность и просвещенная путинская опричнина: «Модернизация и солидарность крупнейших общественных корпораций — профессиональных объединений и религиозных конфессий, государственной бюрократии и политических партий, правозащитных организаций и судебно-правоохранительной системы — обязательно приведут Россию к победе». Евразийство сегодня просто витает в воздухе, настолько, что даже наиболее продвинутые кремлевские чиновники начинают понимать, что если Россия и спасется, то только через евразийство и империю. Ну а технологически — создание евразийской сети есть единственно возможный сетевой ответ вызову Запада. А единственный, кто на сегодня в Кремле наиболее ясно понимает суть сетевых стратегий — это Владислав Юрьевич Сурков. Ибо, как поет группа «Полуострова», «ведут все двери, речи и причины в мой красный терем в центре паутины». Вот там и расположим штаб сетевого сопротивления и создания новой — четвертой — политической теории, взамен отживших трех.

Что взять в Четвертую политическую теорию?

Одной из аксиом для выработки Четвертой политической теории стало утверждение о том, что эпоха модерна на данный момент закончилась вместе с первой, второй и третьей политическими теориями. Собственно, это утверждение о близком конце либерализма, о естественной смерти марксизма и гибели фашизма и стало отправной точкой для начала разговоров о Четвертой политической теории. Мир уверенно вошел в эпоху постмодерна, что, с одной стороны, создало предпосылки к мутации умирающего либерализма в постлиберализм, а с другой… к зарождению Четвертой политической теории, способной дать последний бой этому постлиберальному мутанту.

Контекст постмодерна

Первое, что приходит в голову при создании противоядия к постлиберализму, это использование преимуществ постмодерна — естественной среды обитания постлиберализма — для борьбы с ним самим, используя его сильные стороны, беря инструментарий постлиберализма в качестве технологического компонента Четвертой политической теории. Хотя это, конечно, не может быть основой новой политической теории. А что может быть?

Основной отличительной чертой постмодерна стало именно то, что он дал равные возможности и для модерна, и для традиции. В эпоху премодерна за прогрессистские мысли сжигали на костре. В модерне за возврат к традиции рубили головы. Постмодерн же дал равные возможности и тем и другим: хочешь — «золоти купола», а хочешь — сделай операцию по смене пола. И то и другое стало одинаково возможно. Это породило клонов, киборгов и мутантов, с одной стороны, но и сняло запреты со староверов, религиозных фундаменталистов и традиции в целом — с другой. Традиционализм не то чтобы восторжествовал, но он по крайней мере не запрещен, и этим необходимо непременно воспользоваться, формируя 4ПТ.

Осуществляя некий принудительный перманентизм, провозглашающий циклический подход, с очевидностью обнаруживаем, что последовательность трех парадигм — премодерн — модерн — постмодерн — неизбежно возвращает нас снова в начало, опять к премодерну, к традиции в ее изначальном виде. А раз мы говорим о рождении новой политической теории на месте отмерших вместе с эпохой модерна старых, ничто не мешает нам взять традицию и традиционные элементы в качестве базовых для использования в разработке Четвертой политической теории. Тем более постмодернистский контекст, воцарившийся сегодня, нам в этом никак не препятствует, что также необходимо учесть. А именно, при выработке Четвертой политической теории мы не можем абстрагироваться от того технологического фона, который сложился в постиндустриальную эпоху постмодерна. Без технологических достижений и прорывов новая политическая теория окажется неадекватной. В чистом виде традиция будет проигрывать технологически. Поэтому такие позиции, как научно-технический прогресс или «модернизация без вестернизации» в качестве некоего инструментария, который берется не как цель, что декларируется в постлиберализме, а как средство к достижению цели, безусловно должны быть включены в 4ПТ. Таким образом, Четвертая политическая теория — это не модерн в чистом виде, потому что мы берем традицию за основу, и не премодерн, потому что мы берем высокие технологии на вооружение. 4 ПТ — это постидеология.