* * *

Шум утихает, Джонс откашливается. В этот момент для него очень важно не сплоховать, но знать это – одно, а вести себя соответственно – совсем другое. Он чувствует дрожь в коленках, видит ярость в глазах Блейка Седдона. Он сглатывает слюну, и горло у него сжимается, не пропуская ни звука.

Администратор – не Блейк, а пожилой, бровастый – теряет терпение.

– Что вы, собственно…

– Я собираюсь зачитать кое-что! – выкрикивает Джонс. – Это старая речь, но мы ее модернизировали. Главное то, что суть ее до сих пор остается верной. А вы, – его голос крепнет, перекрывая ответные реплики администрации, – будете сидеть на месте и слушать!

Мы признаем самоочевидной истиной, что все служащие созданы равными и наделены неотчуждаемыми правами, в том числе на достоинство, уважение и жизнь помимо работы.

Поэтому, если компания посягает на эти ценности, служащие вправе учредить новое правление, руководствующееся такими принципами, как их счастье и безопасность.

Благоразумие требует, чтобы это делалось лишь по самым серьезным причинам, и опыт показывает, что служащие предпочитают терпеть, пока зло еще терпимо, нежели чем восстать против привычной им власти. Но если длинная цепь оскорблений и унижений, предпринимаемых ради снижения затрат, приводит к абсолютному деспотизму, то право и долг обязывают их свергнуть такое правление.

Посему мы, служащие «Зефир холдингс», торжественно провозглашаем себя свободными и независимыми; мы заявляем, что более не подчиняемся администрации, и объявляем ее низложенной. – К этому времени многие стараются его перекричать, поэтому он повторяет еще раз, до предела напрягая голосовые связки: – Низложенной![5]

Воцаряется бедлам. Администрация вырывается из цепких рук служащих, крича что-то о надлежащих каналах. Служащие выкрикивают что-то в ответ. Атмосфера накаляется, копившийся годами гнев изливается наружу.

– Мы не кадры! – орет красный от натуги Фредди. – Мы люди! Поняли наконец? Доходит до вас?

* * *

Тишину, некоторое время стоящую в мониторном зале тринадцатого этажа, нарушает слабый, неуверенный голос Моны:

– Что он делает?

Клаусман не отвечает. Он пока еще не испытывает ни гнева, ни шока, ни даже удивления. Просто тупо наблюдает за Джонсом.

– Разве он не понимает, что эта компания не настоящая? – жалобно продолжает Мона. – Не администрация управляет «Зефиром», а мы. Чего он хочет этим добиться? – Молчание босса придает ей уверенности, голос крепнет. – Вот возьмем и уволим половину этого митинга.

– Нет, Мона. Если уж увольнять, то всех. – Растерянность Моны отражается на лицах полудюжины других агентов, находящихся здесь. Они так привыкли действовать изнутри, что успели забыть обо всех внешних факторах. – Если мы вмешаемся, то раскроем «Альфу», и «Зефиру» придет конец.

– Там нет никого из отдела кадров и безопасности, – замечает Том Мандрейк. – Пока мы их контролируем…

– Джонс знает принцип нашей работы, – раздраженно перебивает Клаусман. Жаль, что Евы здесь нет – ей бы ничего не пришлось разжевывать. – Если он получит контроль над администрацией, все другие отделы подчинятся ему, можете быть уверены.

– Не понимаю, как такое возможно, – храбро возражает Мона. – Администрацию нельзя распустить просто так. «Зефир» – не демократическая структура, а корпорация.

– Джонс, вероятно, полагает, что одна концепция не исключает другую.

– Блейк ему не позволит, – упорствует Мона. – Он все это прекратит.

– Надеюсь. Не хотелось бы начинать все заново в шестьдесят три года.

Джонсу кажется, что ему все удалось и администрация Сломлена, но тут сквозь гвалт пробивается голос Блейка. Блейк не кричит – он просто говорит очень внятно, подняв голову, и все вдруг начинают прислушиваться к нему. Умеет завладеть аудиторией, ничего не скажешь.

– Хотите, чтобы эта компания перестала существовать? Я понял именно так. Вы хотите, чтобы «Зефир» обанкротился. – Блейк встает, и никто его не удерживает. Он поправляет манжеты, оглядывая толпу голубым глазом. – Вы недовольны условиями работы. Вы думаете, что мы о вас не заботимся. Да, правильно. В задачи «Зефира» не входит забота о вас. Это корпорация. Если вы думали, что у нас тут парк аттракционов, увольняйтесь. Если готовы работать, оставайтесь. Но не требуйте от нас заботы, которую «Зефир» не может себе позволить.

Восставшие поколеблены. Они не совсем понимают принцип корпоративного финансирования – с их точки зрения, «Зефир» выглядит неисчерпаемым источником денежных средств, независимо от того, насколько разумно эти средства расходуются, – но в словах Блейка явно присутствует доля правды.

– Мы брали вас на работу не для того, чтобы осчастливить. Наша цель – благополучие «Зефира», не ваше. Вы хотите вывернуть все наизнанку, поставить свои интересы выше интересов компании. Так вот, говорю вам прямо: это погубит «Зефир» на корню, и все вы останетесь без работы.

Плечи служащих никнут.

– Но ведь можно же сделать хоть чуточку лучше… – говорит кто-то.

В Джонса закрадывается страх. Он пришел сюда не для чуточных улучшений. Он пришел захватить власть. Любой компромисс для него смерти подобен.

Блейк, почуяв победу, смягчается и картинно воздевает руки вперед ладонями.

– Послушайте. У нас позади длинный день. – Он просто образец рассудительности, особенно по сравнению с потным взбудораженным Джонсом на столе заседаний. Блейк – это спокойное, твердое руководство в костюме за пять тысяч долларов. Как раз тот, кого хочется видеть в роли человека, обеспечивающего твой заработок. – Понятно, что все мы слегка перевозбуждены и, может быть, не всегда говорили то, что имели в виду. Конечно же, «Зефир» о вас заботится. Вы самое ценное, что у нас есть. Вы поступили правильно, обратив на это наше внимание. Мы действительно нуждаемся в переменах. Не в роспуске администрации, не в банкротстве компании, но в переменах. Чтобы доказать это, я обещаю: завтра администрация первым же делом возьмется за ящик для предложений и очень, очень внимательно рассмотрит его содержимое.

Служащие переговариваются, поднимают брови, пожимают плечами.

– Что ж, это уже кое-что, – долетает до Джонса. – Они хотя бы прислушиваются… – Он понимает, что это конец. Все убеждены, что плохая работа лучше, чем совсем никакой.

– Нет! – кричит он, потрясая кулаком – аргумент не из самых веских, но он попросту не может сдержаться. – Ты, Блейк, говоришь о том, что хорошо для компании, асам даже не знаешь, что такое «Зефир»! Это не логотип, не баланс, не инвесторы, не клиенты, – последнее слово Джонс произносит с максимальным сарказмом, – это мы! Погляди вокруг – видишь? Мы и есть «Зефир»! Мы здесь проводим полжизни, если вычесть время на сон. Лучше нас компанию никто не знает, и заботимся мы о ней больше кого бы то ни было. Когда люди занимаются какой-то работой, Блейк, у них с ней развивается эмоциональная связь. Мы не единицы информации, не машины. Нельзя сократить кого-то из нас и надеяться, что все будет идти, как и шло. Вы хотели бы, чтобы с нами было полегче? Не повезло: с людьми всегда трудно. И у нас есть, черт возьми, своя жизнь помимо работы. Хватит отщипывать от нее куски! Хватит приносить нас в жертву балансу! Если вы только это и умеете, пусть такая компания катится к чертям. Ничего, кроме смерти, она не заслуживает!