В начале марта выдалась неделя, на протяжении которой солнце светило в Хафельде каждый день. Ульи очнулись от спячки; даже сонливые пчелы выбрались на добычу весеннего продовольствия. Судя по всему, пчелиная матка уже начала класть яйца из солидного запаса семенной жидкости, накопленного в ходе последних августовских совокуплений. Один из ульев принялся изо дня в день прибавлять в весе. Это озадачило Алоиса. Если бы еще оба сразу, а то вдруг один…

Он решил сиять крышку с каждого из «лангстроттов» и заглянуть внутрь. И обнаружил именно то, чего и опасался заранее. Пусть оба улья провели зиму на одном и том же помосте, но только в одной из колоний кипела жизнь, тогда как состояние другой никак нельзя было назвать нормальным. Если в первом улье на нижней платформе валялось всего несколько дохлых пчел, то все днище второго было густо усеяно крошечными трупами.

Как раз перед началом весны Алоис при помощи слуховой трубки уловил во втором улье какое-то нездоровое гудение. И это его тогда обеспокоило. Теперь же, вскрыв улей, он обнаружил, что многие соты просто-напросто пустуют. Может быть, сдохла сама королева? Он толком не знал, как распознать пчелиную матку; в конце концов, она была лишь едва больше иной рабочей пчелы и меньше любого трутня.

Он впал бы в полное уныние, не укрепись благодаря этому открытию его самоуважение: выходит, он не зря так тревожился. Похоже было на то, что колонию опустошило какое-то заболевание.

Так что Алоис решил усыпить газом всех еще уцелевших пчел из пораженной мором колонии. Обитателей «хорошего» улья следовало уберечь от заразы. Он даже подумал было о том, чтобы позвать на подмогу Старика, но в последний миг решил без этого обойтись. Зима тревоги его была достойна того, чтобы завершить ее без посторонней помощи.

Мероприятие он наметил на субботу. Ади с Анжелой, свободные от уроков, должны были помогать ему, да и сама по себе процедура была нетрудной. Он взял небольшую плитку серы (доставшуюся ему вместе со многим другим от Старика пять месяцев назад), поджег ее и пустил дым по дну «плохого» улья. Вход в улей он предварительно запломбировал, крышку, едва пустив газ, прижал, и ядовитое вещество быстро сделало свое дело. Когда Анжела расплакалась, потому что ей стало жаль бедных пчелок, он простонапросто отослал ее в дом. Что касается Ади, тот пристроился рядом с отцом на скамеечке и следил за происходящим (да и внимал пояснениям Алоиса) с большим интересом.

— Твоя сестра хоть уже большая, а дура! — в сердцах воскликнул Алоис. — Так разволноваться из-за ерунды! Природа не знает пощады слабым.

— А мне все равно, — сказал Ади.

— Вот и отлично. А теперь давай уберем всё из улья и вычистим соты.

И тут Ади вспомнил об одинокой пчеле с кухни у Старика, о том, что она уже умерла, и на глаза его навернулись слезы.

Но, разумеется, здесь не могло быть никакого сравнения. Он мучительно проморгался. Старик любил свою пчелу, поэтому-то ее и жаль, а здешние больные пчелы ухитрились изгадить собственный дом, изгадить место, где они ели и спали. Да, никакого сравнения.

Этою ночью, с подсказки Маэстро, я провел небольшую инсталляцию сновидения — достаточно простого, чтобы с его имплантацией могли справиться остающиеся в Хафельде агенты. Это было возвращающееся сновидение, в каждом из раундов которого отец просил Ади самым тщательным образом пересчитать всех дохлых пчел. Чтобы не ошибиться, Адольфу предстояло раскладывать их рядками — по сто штук в одном ряду; сон был длинный, но мы никуда не спешили. И мальчика переполняла радость из-за того, как хорошо он работает и как ловко считает. Он выложил во сне сорок рядов дохлых пчел по сто штук в каждом — выложил на белой простыне необъятных размеров. До этого момента он и не догадывался, что умеет считать до четырех тысяч. Никто из одноклассников не осилил бы и половины. Единственное, о чем он сожалел: сон прервался раньше, чем он сумел завершить работу. Оставались еще не сосчитанные пчелы.

Здесь я попрошу читателя не придавать особенного значения ни умерщвлению газом, ни подсчету трупов. Потому что это не есть уникальный прообраз того, чему предстояло произойти впоследствии. Потому что инсталляция сновидений, сколь угодно искусная, оставляет в душе у сновидца пятно размером не больше родинки, и само пятно это не более чем памятка о том, что может произойти (но может и не произойти) в будущем. Большинство инсталляций в некотором смысле похожи на недостроенные жилые кварталы в столичных пригородах стран третьего мира. Прервалось финансирование, и работу бросают на полдороге, наступает запустение.

Так что было бы большой ошибкой счесть это сновидение залогом и прообразом всего грядущего. Уверяю вас, если бы дело обстояло так просто, мы первые разразились бы аплодисментами, переходящими в бесконечную овацию.

13

С «хорошим» ульем все обстояло, конечно, по-другому. Он был полон жизнью. Вес колонии увеличивался каждую неделю, соты начали наполняться медом. Из книг Алоису было известно, что рабочие пчелы начинают запечатывать соты воском, только когда содержание воды в меде сократится до двадцати процентов и даже менее того. Для того чтобы выветрить избыточную воду, они машут крылышками по многу часов ежедневно. Алоиса вновь охватило восхищение целеустремленностью, чтобы не сказать жертвенностью, этих неутомимых малышек. Подъему его настроения способствовал и тот факт, что уже подоспел первый мед — с чего бы иначе принялись пчелы, как и написано, запечатывать соты?

Облачившись во все белое, надев на голову большой, как сапожная коробка, шлем с белым забралом и нацепив перчатки, Алоис тем не менее испытывал определенную робость. В конце концов, это совсем не просто: извлечь соты наружу, проверить, как обстоит с ними дело, а затем вернуть их на прежнее место. И ни в коем случае не раздавить пчелиную матку! Такой урок преподал ему Старик, когда Алоис отправился к нему за новой королевой — взамен той, что нашла смерть в газовой камере, в какую превратился «плохой» улей.

Старик научил его и тому, как распознавать активную пчелиную матку. Это, оказывается, не слишком трудно, потому что, пока она откладывает яйца в пустые ячейки, за ней следует целая свита рабочих пчел, накрывающих каждое новое яйцо своим телом и укрепляющим его таким образом собственными выделениями. «Волшебные каменщики» — так назвал их Старик.

Алоису пришлось смириться с ролью безропотного слушателя, зато домой он вернулся не с одной пчелиной маткой, а с двумя сразу (и обе были оплодотворены прошлой осенью). Одна положит начало новой колонии в улье, подвергшемся газовой зачистке, а вторую можно будет поселить в улье, который еще до зимы смастерил сам Алоис. Часть сотов с новыми личинками, равно как и часть сотов с новым медом, ему и предстояло перенести в два пока пустующих улья. В результате все три будут обжиты, но не перенаселены, так что в каждом найдется место и для нового поколения пчел, и для нового меда. И пусть ему пришлось уничтожить одну колонию — скоро он превратится в хозяина сразу трех, и все они будут процветать, не правда ли? Разумеется, чтобы добиться таких успехов, ему и пришлось (а возможно, еще предстоит) раскошелиться.