«Хорошо, что успела, – подумала Ирина. – Хоть с персоналом объясняться не пришлось».

Нужно ли было ее объяснение с оставшимся в палате совершенно ей чужим человеком – объяснение, которое еще час назад почему-то казалось ей таким необходимым, – она теперь уже не понимала.

Как только жена вышла из палаты, Игорь почувствовал такое облегчение, будто свалил с плеч трехпудовый мешок с камнями. Ему были тяжелы все эти объяснения, и дело было даже не в том, что от каждого собственного и чужого слова головная боль становилась все сильнее, как будто под костями черепа у него разгорался костер.

Ему тягостна была сама необходимость сталкиваться с порывами посторонних людей: слушать то возвышенное и надуманное, что говорила Ира, и то искреннее и наивное, что говорила Катя, и то холодновато-заботливое, что говорила мама – она приходила за полчаса до обеих его женщин. А уж отвечать им всем что-то вежливое, абсолютно ненужное было просто невыносимо.

Сознавать в себе это качество было странно и неприятно. Главное, совершенно непонятно, откуда оно вдруг в нем взялось. Игорь никогда не страдал замкнутостью, он не был интровертом, а правильное воспитание с самого детства сделало для него общение с людьми абсолютно необременительным занятием.

Особенно жаль было Катю. Он видел, как она растеряна и расстроена его равнодушием, которое он не имел сил скрыть. Конечно, можно было отговориться очередным ухудшением здоровья, но дело ведь было не в том, насколько убедительными будут выглядеть в ее глазах его оправдания. Дело было в том, что с их первой ночи – той самой, во время которой он почувствовал нежность к этой девочке и спокойную радость от ее доверчивости, – с той ночи не прошло еще и года, а он не чувствовал теперь к Кате ни-че-го.

Игорь с самого начала знал, что в его к ней отношении нет чего-то главного. Но ведь было же что-то, пусть неглавное – было! И почему так быстро ушло?

Перед ним расстилалась бескрайняя жизнь, похожая на такое же бескрайнее темное поле, и он не чувствовал ни радости, ни желания это поле перейти. И не знал, каким огоньком оно могло бы осветиться. Огонек, зажигаемый женщиной – неважно, умна эта женщина и начитанна, как Ира, или наивна и не искушена пустой ученостью, как Катя, – для этого явно не годился.

Игорь прикрыл глаза. Голова болела сильно – последнее ухудшение, которое, он видел, врачи не могли объяснить, снова сделало головные боли привычными. Спать он не собирался, просто надо было сказать Ире хоть что-нибудь, что заставило бы ее уйти. Или не Ире, а Кате?.. Они перепутались в его пульсирующем болью сознании, и неважно оказалось, что они совсем разные, ничем друг на друга не похожие.

Вдруг в этом болезненном смешении, творившемся в его голове, что-то заскрипело. Игорь открыл глаза. Перед глазами плясали очень светлые пятна. Одно из них приблизилось и приняло очертания женской фигуры. Да что ж это такое, они просто преследовать его взялись сегодня! Игорь прищурился, пытаясь разглядеть, кто из его женщин вернулся – Ира, Катя?

Но, сфокусировавшись, размытый женский образ не сделался узнаваемым. Прежде чем Игорь успел спросить, зачем пришла эта женщина, кто она хотя бы, – она спросила его сама:

– А почему лед на лоб не положите? У вас же голова болит.

Пульсирующие вспышки перед глазами стали послабее. Как будто разлетелись от ее голоса. Игорь разглядел ее получше. Разглядывать было, правда, нечего, разве что плечи с рассыпанными по ним светло-золотыми волосами. Повернувшись к Игорю спиной, она открывала холодильник и что-то оттуда доставала. Волосы были красивые, как у феи из сказки.

Когда женщина обернулась, стало ясно, что на фею она совсем не похожа. Выражение ее глаз было таким, какого не бывает у фей. Впрочем, что это он? Откуда ему знать, какое у них бывает выражение, если их самих на свете не бывает!

Она подошла к кровати. В руке у нее был резиновый пузырь со льдом. Игорь и не знал, что такие предметы имеются у него в холодильнике. Она сняла со спинки кровати полотенце, завернула в него пузырь и сказала:

– Положите на лоб. Легче будет.

Прежде чем Игорь успел что-нибудь сказать, она сама положила сверток ему на лоб. Он машинально придержал сверток рукой, наткнувшись в этом случайном движении на ее руку. Рука показалась ему маленькой и крепкой. Впрочем, он не успел этого разобрать.

– Вы медсестра? – спросил Игорь.

И с изумлением расслышал интонацию, с которой задал этот вопрос. В последний раз он задавал вопрос с такой интонацией, когда ему было пять лет. Тогда он заболел корью, лежал в многодневном жару и страшно переживал о том, что не попадет на главную елку Брюсселя вовремя, именно в тот момент, когда к этой елке приедет Санта-Клаус. Вообще-то папа с мамой уже возили его из Люксембурга, где папа работал послом, в Брюссель и показывали скульптуру писающего мальчика. Но что мог значить какой-то мальчик по сравнению с настоящим Санта-Клаусом, который приедет на елочную площадь на настоящих лапландских оленях! Он-то приедет, а вот Игорь – нет, и никогда, никогда в жизни его не увидит!

И так он лежал в своем одиноком бреду, и думал о том, что нет на свете человека несчастнее его, и лучше бы ему совсем не рождаться на свет, чем родиться, но не увидеть Санта-Клауса.

Когда дверь в его спальню неслышно приоткрылась, Игорь не сразу понял, кто это пришел. А когда понял, то все-таки не поверил своим глазам. Но ведь и длинная красная шуба с белой опушкой, и высокий красный колпачок…

– Вы Санта-Клаус? – спросил он.

Вошедший не ответил. Игорю стало стыдно: как он может задавать такие глупые детские вопросы, разве настоящий волшебник должен на них отвечать?! Голова у него кружилась, фигура в красной шубе колебалась в полумраке комнаты, Игорь завороженно следил за этими колебаниями… И все-таки пропустил момент, когда Санта-Клаус подошел к его кровати и что-то положил у него в ногах. Но он подходил к кровати, точно подходил! Иначе откуда взялся переливающийся золотыми звездами сверток на одеяле? Игорь почувствовал у себя на ногах тяжесть этого свертка, сел на кровати, протянул руку… Пока он разворачивал хрустящую бумагу, щурясь от сияния звезд, пока вытаскивал из этого сияния пожарную машину – алую, огромную, с выдвигающейся лестницей и резервуаром для воды! – дверь легонько хлопнула. Игорь вздрогнул, поднял взгляд – Санта-Клауса в комнате не было. Только живая тяжесть пожарной машины доказывала его недавнее присутствие.

Ни на следующий день, ни через год, ни через много лет Игорь не спросил родителей, кто принес ему этот подарок. Конечно, он понимал, что на территорию посольства не мог пройти посторонний, но… Но видение Санта-Клауса в предновогодней тишине было так реально, что вся остальная реальность, которую он узнал впоследствии, не могла с ним сравниться.

– Вы медсестра? – хрипловатым голосом повторил Игорь.

– Нет. Я Галина Александровна Иванцова.

С таким же успехом она могла назваться Санта-Клаусом – ее имя ничего ему не сказало. Но ему понравилось, что она назвалась так длинно: с каждым звуком ее голоса боль улетучивалась из его головы. Впрочем, наверное, дело было не в голосе, а в ледяном пузыре, который он послушно придерживал у себя на лбу.