— Долго же ты спал, братец, — заявил чей-то знакомый голос, а затем я увидел смеющееся лицо монаха.

Я рывком сел и, ухватив протянутую кружку, как следует к ней приложился.

— Прекрасное вино, — пробормотал я между глотками. — Где мы находимся?

— На «Гонце», это головная галера патрульной эскадры Венецианской республики, — заявил он. — К счастью, я знаком с капитаном.

Поймав мой внимательный взгляд, брат Иосиф решил объясниться:

— Как-то проездом я исповедовал его старшего помощника.

— Ясно, — кивнул я, подумав, что раз у Третьего ордена францисканцев есть интересы в Англии, то почему бы цистерцианцам не интересоваться Венецией.

Вслух же спросил:

— Но почему вспыхнула сарацинская галера? Я ведь видел, что ты не успел сунуть раскаленный прут в порох.

— Пока ты шел на переговоры, я успел сделать пару пороховых дорожек, так что когда опрокинулась жаровня и угли рассыпались по палубе…

— И в самом деле просто, — согласился я. — Когда мы будем в порту?

— До Венеции нам осталось идти около недели, там капитан должен высадить пленных сарацин и спасенных англичан, оставить генуэзское судно. Район тут оживленный, встречные корабли снуют во всех направлениях. Если хочешь, я попрошу капитана посадить тебя на судно, идущее во Францию.

Все удалось и сложилось как нельзя лучше. Похоже, Господь внял моим молитвам и вознамерился вернуть одного послушника на сушу. Уже на следующий день мы встретили венецианское торговое судно, идущее в Ла-Рошель, а еще через пару недель я наконец сошел на берег.

Первым делом я попробовал землю ногой, затем внимательно огляделся и для верности как следует пихнул ближайшую постройку. Она и не подумала трястись или колыхаться, напротив, вела себя, как и положено солидному зданию, которое слыхом не слыхивало ни о какой качке. И лишь тогда я поверил, что морская страница моих странствий закрылась, и хорошо бы навсегда.

Но в самой глубине души я твердо знал одну простую истину. Все, что посылает нам судьба, случается трижды. И мне, как ни крути, суждено еще раз взойти на борт корабля, желаю я того или нет. А потому, если хоть что-то зависит от моего мнения, я хотел бы быть первым в той абордажной команде, что яростным приступом возьмет светящийся в ночи призрак, два месяца назад утопивший «Святого Антония».

Мы захватим «Мститель», а затем пустим ко дну, вместе со всей его командой. Туда, где этих пока что неизвестных мне паскудников с нетерпением ожидают погибшие воины-францисканцы!

Осознав, что все-таки попал на сушу, я исполняю нечто вроде ирландской джиги, а после заботливо хлопаю по укутанному в тряпки твердому предмету, который лежит в висящем на плече походном мешке. Некоторые вещи ведут себя как тот бумеранг из анекдота, с ними ни за что не расстанешься, как ни старайся.

Секира, прихваченная в замке Молт в подарок Жанне, все-таки вернулась ко мне. Я прямо-таки оторопел, когда при прощании брат Иосиф протянул мне, пропавшее оружие, ухмыляясь от уха до уха.

— Откуда?.. — пробормотал я тогда, прижав секиру к груди.

— Капитан похвастал, какую редкую вещицу отобрали у одного из пленных сарацин. А я же помню, как ты по ней убивался, раз сто описывал, как она выглядит. Уговорить капитана расстаться с секирой было не так уж и сложно, в конце концов, это ведь нам венецианцы обязаны столь легкой победой!

— Счастливого тебе пути, брат Иосиф! — тихо говорю я, а затем деловито оглядываюсь вокруг.

Бог выполнил свою часть договора, настала моя очередь. Сделав пару стремительных шагов, я ловлю за рукав летящего мимо мальчишку, с полминуты он дергается, безуспешно пытаясь вырваться, глядит хмуро, всем своим видом показывая, как ему некогда. Но, получив пару медяков, пацан тут же расплывается в широкой улыбке, а уж тараторит он, словно какой-нибудь итальянский чичероне:

— Что угодно господину? Хорошая гостиница, почти совсем без клопов, самые красивые в городе девушки от мадам Зиди, лучшая в Ла-Рошели оружейная лавка, ближайшая конская ярмарка? Буквально за несколько су я приведу вас, куда пожелаете!

— Господину угодно попасть в ближайшую к морю церковь, — твердо заявляю я.

Мальчишка недоуменно приподнимает брови. Похоже, в первый раз на его памяти моряку, сошедшему с корабля, срочно потребовалась церковь. Убедившись в том, что я не шучу, он философски пожимает острыми плечами.

— Ну, если вы не брезгуете старым храмом тамплиеров, то это совсем рядом, буквально за углом. Церковь Святой Анны.

— Ближайшая? — дотошно уточняю я.

Деловито кивнув, мальчишка спешит вперед, ловко проскальзывая между горожанами и моряками, размалеванными девицами и суровыми стражниками. Я иду следом и уже через каких-то пятьдесят шагов замечаю небольшую церквушку, затерявшуюся в тени трехэтажных домов. Пацана отпускаю, но тот не уходит, а прислоняется к стене дома напротив. Заработанные деньги мальчишка надежно укрыл в одежде и, как всякий разумный человек, не собирается упускать из вида источник финансирования. А вдруг после молитвы меня потянет на мирские дела, и кто же тогда покажет мне лучшие злачные места портового города?

Я медленно захожу внутрь храма. После суматошных улиц Ла-Рошели здесь тихо, прохладно и пустынно. Я словно оказался в неком оазисе, защищенном от всех невзгод и опасностей. Но все это, разумеется, полная иллюзия. Если кому-нибудь понадобится твоя жизнь, то ее заберут прямо на алтаре, никто и не подумает сдержать удар.

На перекрестках дорог во Франции полным-полно каменных крестов высотой в полтора человеческих роста. Считается, что если кто-нибудь обхватит такой крест руками, то его нельзя убивать, этот человек находится под защитой высших сил. Ну и что, остановило ли подобное сооружение хоть одного грабителя или душегуба?

Глубоко вздохнув, я поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с незаметно подошедшим священником. Я отшатываюсь назад, чтобы не столкнуться с падре, и невольно опираюсь рукой о стену. После трех недель, проведенных на море, координация движений оставляет желать лучшего.

— Вы к нам, сын мой? — приятным голосом про износит бенедиктинец.

На вид ему лет тридцать, круглое лицо, добрые серые глаза. Похоже, сюда нечасто заходят чужие, поскольку на меня падре глядит широко открытым глазами, в которых заметна некоторая опаска.

— Я хотел бы сделать пожертвование, — говорю ему тихо и, сунув руку за пазуху, достаю тяжелый кошель.

— Спасибо, — заикаясь, отвечает падре. — Бог воздаст вам сторицей. Могу ли я что-то сделать для вас?

— Да, святой отец. Я хотел бы поставить девятнадцать свечей и помолиться о павших.

Священник закусывает губу, глаза его на секунду тускнеют, затем он с надеждой говорит: