установил связи с голландско-американским активистом Николасом Стилинком, с которым в течение многих лет обменивался сведениями и литературой о деятельности американских и индийских синдикалистов. (По крайней мере до 1948 года Стилинк посылал Ачарии литературу для распространения в Индии.[406]) Сначала в Европе, а потом и в Индии Ачария тесно сотрудничал с французским анархистом Эмилем Армандом, посылая статьи для публикаций в его «L’EnDehors». Растущая вера Ачарии в анархизм, его неприятие вооруженной борьбы как метода завоевания свободы и осуждение большевизма в коммунистическом обличии отдалили его от многих соратников-националистов.

В 1926 году у Ачарии начались разногласия с Чатто, который работал над созывом международной конференции по созданию «Антиимпериалистической лиги». Конференция состоялась 10 февраля 1927 года в Брюсселе. Хотя многие члены Лиги, включая Чатто, не желали, чтобы Советы играли центральную роль в ее работе, Лига в значительной степени финансировалась Коминтерном и Советским Союзом. К 1929-му Советы и их союзники получили полный контроль над этой организацией, что стало очевидным на съезде 1929 года во Франкфурте-на-Майне. В связи с этим несколько членов исполнительного комитета подали в отставку, в том числе Джавахарлал Неру, который на первом Брюссельском конгрессе выступил с речью и докладом о ситуации в Индии. Подал в отставку и Альберт Эйнштейн, который был одним из почетных президентов Лиги.

Взгляды Ачарии на советский коммунизм оставались твердыми. С самого начала он был против принятия Лигой советского финансирования, это и вызвало его разрыв с Чатто. Вот как описана эта ситуация в документах Министерства по делам Индии:

Его [Ачарии] враждебность к Коминтерну привела к его нападкам на Антиимпериалистическую Лигу, по этой причине он разошелся со своим бывшим другом Чаттопадхая и фактически остался в Берлине в полной изоляции[407].

Но еще раньше, в письме к индийскому другу (П. Партхасарати) от 4 сентября 1923 года, перехваченном англичанами, Ачария писал: «Я мало общаюсь с индийцами, и очень немногие приходят ко мне – все наслаждаются жизнью с теми, кто может платить за наслаждения и стремятся к ним»[408]. Для таких «революционеров», как Рой, для которых роскошная жизнь была важнее политических идеалов, верность советской идеологии обеспечивала приток денег от Коминтерна. Ачария же, как человек честный и аскетичный в своих привычках, приобретенных в течение долгих лет жизни на скудные средства в борьбе за дело революции, презирал незаработанную роскошь. В 1923 году британские источники с иронией комментировали журналистское усердие Ачарии и его бедственное финансовое положение:

Он, кажется, мало чем занимается <кроме написания статей>, потому что мы ничего не слышим о том, чтобы у него была работа, постоянная или временная; пространность его статей и писем указывает на то, что у него слишком много досуга и он вынужден выражать свои мысли на бумаге из-за отсутствия слушателей для его устного слова.

В сообщении 1924 года говорилось, что он «немного зарабатывает, исполняя обязанности секретаря индийских и египетских революционеров и обучая английскому и восточным языкам». Несколько лет спустя доклад агентов был столь же суров: «С тех пор <со времени его прибытия в Берлин> он с трудом обеспечивает себе скудное ненадежное существование преподаванием английского языка»[409]. Отчаянное финансовое положение Ачарии также отмечено в меморандуме 1933 года: «В течение последних семи лет он обеспечивал себе скудное существование в Берлине уроками английского, переводами и в последнее время – нерегулярным участием в киносъемках»[410]. В бедности Ачарии и Магды в Берлине не было ничего необычного или особенного. Немногие среди индийских и русских эмигрантов жили лучше, и не из-за отсутствия предприимчивости. Друг Ачарии Чатто, талантливый организатор и яркий журналист, часто оказывался на грани голода (поэтому он и согласился на сотрудничество с Коминтерном для создания Антиимпериалистической лиги – больше денег было взять неоткуда). А Владимир и Вера Набоковы испытывали крайнюю нужду, несмотря на литературные публикации Владимира и службу Веры (временами оба давали уроки английского языка, а Владимир – и уроки тенниса).

И Магда, видимо, тоже мало зарабатывала, если судить по письму от мая 1928 года, в котором Агнес Смедли умоляла Индийский национальный конгресс оказать финансовую поддержку Ачарии. Как сообщается в документах Министерства по делам Индии, Смедли написала в ИНК, что «он тяжело болен в результате многолетнего истощения»[411]. Сестра Чатто, Сароджини Найду, известный индийский поэт и политик, обратилась в ИНК с аналогичной просьбой в поддержку Ачарии. Неизвестно, предпринял ли ИНК какие-либо действия. К тому времени Ачария неоднократно выступал с критикой главы ИНК Неру за связи с Советским Союзом и за введение в заблуждение Индийского национального конгресса. Он направил в индийское периодическое издание «People» две статьи с критикой внешней политики Конгресса, описанные следующим образом в записке Министерства по делам Индии за январь 1928 года: «Обе <статьи> клеймят связи между Великобританией и Россией – у него это вызвало страшную ярость»[412].

Ачария бичевал в печати всех, кто получал финансирование от Коминтерна или имел с ним дружеские сношения. Как отмечается в британском досье, его страстные обличения создавали «общее впечатление, которое подтверждают его труды, что из-за плохого здоровья, недоедания и изоляции у него определенно случилось психическое расстройство». Но хотя и можно считать безумием веру в мечту анархистов о том, что все формы государственной ограничительной власти могут быть заменены добровольным сотрудничеством и свободным объединением граждан, это еще не позволяет считать Ачарию психически больным. Статьи Ачарии демонстрируют бескомпромиссную логику, решительную целеустремленность и утопизм, который может показаться безумием жестким прагматикам. Отвечая в 1931 году на вопрос генерального консула Великобритании о том, зачем ему нужен британский паспорт, Ачария подробно излагает свои идеи реструктуризации экономики, отмены денег и отказа от любого типа правительства – единственные меры, которые, по его мнению, могли бы предотвратить грядущее кровопролитие. Британский паспорт был необходим ему для обеспечения свободы распространения таких идей через британскую прессу[413]. Да, сотрудники министерства могли усматривать в идеях Ачарии симптомы безумия, однако они вскоре убедились в правоте предсказания Ачарии о грядущем кровопролитии.

Видимо, Магда, всегда чуткая и сострадательная, нашла в Ачарии одинокого, больного и неправильно понятого человека, который действительно в ней нуждался. До знакомства с Ачарией в письмах Юлии в 1919 и 1920 годах Магда писала, что страстно желает быть нужной другому человеку:

Вообще у меня нет чувства окончательной необходимости в этом мире. Ведь все-таки я никому так не нужна, как ты нужна К. В. или он тебе. Конечно, я маме нужна, но