— Мара! Мара, подожди! — За спиной послышалось тяжелое дыхание, кто-то бежал, пытаясь догнать ее. И, не оборачиваясь, Мара была уверена, что это Гурин. Она не заметила, как высохли слезы.

«К черту! Не хочу! Не буду!» — мысленно произнесла она, ускоряя шаг, но вдруг горячее прикосновение обожгло ее ладонь. Резко остановившись, Мара повернулась. Продолжая крепко сжимать ее руку, Гурин, согнувшись, пытался восстановить дыхание. Он не мог говорить, и Мара с явным превосходством, чуть не с презрением смотрела на него.

— Мара! — Он вытер выступившие капли пота со лба.

— Ну что, что?! — Ей хотелось стряхнуть с руки его горячие пальцы.

— Не уходи. — Он просил, но тон его был далек от жалобного. Поняв, что Гурин страдает, Мара удивилась тому, как достойно он держался. Он умеет быть величественным, даже когда просит. Маре это понравилось. Она испытала удовлетворение, увидев, как он прямо смотрит ей в глаза, как осторожно переминает ее пальцы в своих.

Охранники, пытаясь быть рядом, уже остановились в нескольких метрах от них. Мара подавила улыбку: ей было смешно. Охрана… Как она может спасти человека от него самого? Их внимательные, немигающие глаза переходили с Мары на хозяина. Никаких эмоций, никакой оценки происходящего.

— Мара, не оставляй меня, — тихо произнес Эрнест Павлович.

— Зачем, зачем вам все это? — искренне не понимала она.

— Позволь мне не отвечать.

— Снова недомолвки.

— Хорошо. Считай, что ты — мой каприз. Останься со мной, в моем доме. Позволь мне заботиться о тебе дальше. — Гурин уже был прежним: с гордой осанкой, расправленными плечами, чуть надменный, но вместе с тем беззащитно-слабый. Мара ощущала это противоречие, понимая, что сейчас душевное равновесие этого мужчины полностью в ее руках. Что она испытала? Удовлетворение? Сладость мести за свою отвергнутую любовь? Любовь… Он совсем не говорит о ней. Как будто забыл, с чего начался их разговор.

— А как быть с моими желаниями?

— Я буду выполнять их, — поспешно ответил Гурин.

— С моими чувствами?

— Я буду уважать их.

— Тогда станьте моим. Мне сейчас больше ничего не нужно!

— Милая моя девочка… Сейчас тебе только кажется, что я тебе нужен. — Гурин был рад, что она не пытается снова бежать. Он пытался подобрать нужные слова, чтобы убедить ее остаться. Пока она не хочет этого или делает вид, что не хочет. Нет, она искренняя. Ей не доставляет удовольствия все это. Она страдает, и ему нужно как можно скорее изменить ситуацию. — Это иллюзия, понимаешь? Ну, посмотри на меня хорошенько! Неужели ты, молодая, красивая, умная, любишь лысого старика? Неужели тебе не страшно заглянуть немного вперед?

— Что вы имеете в виду?

— Разве ты видишь во мне отца своих детей? Неужели я подхожу для этого, как думаешь?

— Я не думала о детях, — буркнула Мара.

— Это недальновидно, эгоистично. Согласись, — улыбнулся Гурин. — Давай не будем делать поспешных выводов, принимать решения сгоряча.

— Я уже остыла, но могу повторить: я ухожу.

— Нет, ты останешься, — уверенно произнес Эрнест Павлович. — И знаешь почему? Потому что ты — умная девушка. Мне очень понравилось, как ты сказала в нашу первую встречу: «…хочу добиться чего-то в этой жизни». Это было здорово сказано. Ты покорила меня одной фразой! Считай, что я оказался на твоем пути не случайно, а именно для того, чтобы помочь тебе стать кем-то.

— Вы хотите сказать, что без вас я ничего не смогу? — с вызовом спросила Мара.

— Ни в коем случае. Ты достигнешь высот, девочка, но не так и не тех, которые предлагаю тебе я. Остынь, прошу тебя. Отбрось обиды, гордыню. Не нужно убегать, ты ведь сама понимаешь, как это глупо. Лучше не продолжать. И уходить, чтобы вернуться, — это малодушно. Самообман, ложное самоутверждение. Давай обойдемся без этих дешевых спецэффектов. К тому же…

— Что еще? — нетерпеливо перебила его Мара. Она уже знала, что останется у Гурина. Всплеск эмоций прошел. Слова Эрнеста Павловича, как нашатырь, заставили ее прийти в себя. Она не собирается начинать все сначала. К тому же своим возвращением она добавит седых волос Евдокии Ивановне. Сколько раз та предупреждала, чтобы Мара не совершала необдуманных поступков сгоряча. Предупреждала, словно предчувствовала, что Мара на это способна. Значит, нужно успокоиться окончательно и замолчать. Спрятать свои чувства подальше и лелеять их до лучших времен. Эрнест Павлович теперь, как никогда, в ее полном распоряжении. Его наверняка гложет чувство вины за происшедшее. И он не станет разбираться, кто прав, кто виноват. Он просто будет стараться загладить вину за несовершенный проступок. Нужно воспользоваться этим. Мара поджала губы, не желая замечать, как изменился характер ее мыслей, переживаний. Она лишь застегнула до самого верха «молнию» на своей курточке и принялась внимательно разглядывать чуть запылившиеся носки обуви.

— Мара, я сегодня вечером уезжаю. Приеду через три-четыре дня. Тогда и продолжим разговор. Разумеется, если в этом еще будет необходимость. Договорились?

— Здорово вы оценили глубину моих чувств, — усмехнулась Мара. — Три дня должны излечить меня от любовных мук.

— Ну зачем ты так. Снова не то говоришь.

— Ладно, я умолкаю.

— Поехали домой, — взглянув на часы, сказал Гурин. — Светлана Сергеевна, должно быть, уже ждет нас с ужином.

— Есть я не буду и в столовую не выйду, — уже в машине произнесла Мара. — Боюсь, что на моем лице Светлана Сергеевна прочтет все, а мне бы хотелось оставить происшедшее между нами. Разумеется, исключая охрану. Кажется, обсуждение личной жизни хозяина не входит в круг их обязанностей?

— Не входит.

— Значит, на этот счет мы можем быть спокойны, — делая ударение на слово «мы», сказала Мара.

— Тогда и Евдокия Ивановна тоже ничего не узнает? — в свою очередь поинтересовался Гурин.

— Не узнает.

— Это умно.

Последнюю фразу Эрнеста Павловича Мара оставила без комментариев. Ей показалось, что сегодня было сказано достаточно. Она сделала то, что должна была сделать. Получила ответ. Она и не ждала другого, но все же Гурин сумел удивить ее. Кажется, он все-таки врет. Она ему нужна, и не только в качестве послушной воспитанницы. Эрнест Павлович боится собственных лет. Да, она слишком молода для него. Но что лучше: миг счастья или его ожидание? Мара посмотрела на сидящего рядом Гурина. Он отвернулся, невидящим взглядом рассматривая пейзаж за окном.

«О чем ты думаешь?» — Мара не могла дать точного ответа. Закрыв глаза, она решила, что не все поддается объяснению и за прямым вопросом не всегда следует честный ответ. — «Думай, Эрнест Павлович. Думай обо мне всегда. Это тебе мое проклятие за то, что ты не хочешь довести сказку до логического конца… Ничего, я подожду».

* * *