Взвейтесь кострами синие ночи,

Мы – пионеры, дети рабочих…

Aprendimos a quererte

desde la historica altura

donde el sol de tu bravura

le puso cerco a la muerte.

И вновь продолжается бой,

И сердцу тревожно в груди.

И Ленин – такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

Aqui se queda la clara,

la entra? Able transparencia

de tu querida presencia

Comandante Che Guevara[37].

Валенсия шла по горящему лесу, над головой белым огнем полыхали еловые ветки… А через секунду – русский снег, детские лыжи скользят перед глазами, а она почему-то идет по снегу босиком… И – ураганный ветер катит на нее гигантские волны на пляже в Гуардалаваке… И пионерский костер на берегу Черного моря, красные искры летят в черное небо… А из этого черного неба черная пантера бросается ей на грудь и рвет ее когтями… И «дядя Иван» несет ее, малышку, к самолету с надписью «АЭРОФЛОТ», а она брыкается и отталкивает его кулачками… И все это под песни, которые она пела сначала в детдоме «Casa de Niños Sin Amparo Filial», а потом в пионерском лагере «Ласточка» на берегу Черного моря и от которых невозможно отвязаться: «Y se acabу la diversiуn, llegу el comandante y mandу a parar…», «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…», «Here remains the clear, / the entrance? Able transparency / of your presence / Comandante Che Guevara»…

По несколько раз за ночь она просыпалась вся в поту, даже подушка была мокрая. А утром чувствовала себя разбитой, словно всю ночь дралась с кем-то не на жизнь, а на смерть. А может, и вправду дралась – дважды приезжала из Бостона Мария (она открыла там первый филиал их «Школы интима»), и дважды Валенсия не пустила ее ночью в свою постель, просто вытолкала кулаками…

Седьмого октября ее разбудил телефонный звонок. Валенсия дотянулась до айфона, который лежал на тумбочке рядом с кроватью, сказала сухим сонным голосом:

– Алло…

– Доброе утро! Поздравляю! – бодро сказал голос Глена Бреслоу-Третьего.

– С чем? – не открывая глаз, спросила Валенсия.

– Ваш муж получил Нобелевскую премию!

– Что?.. – Валенсия открыла глаза.

– Час назад Нобелевский комитет объявил, что Марку Меланжеру присуждена Нобелевская премия. А минуту назад мистер Меланжер позвонил мне и попросил передать вам его письмо, которое я вам уже переслал на ваш электронный адрес. Еще раз поздравляю! Вау! Теперь у меня есть клиент – Нобелевский лауреат!

Валенсия села в кровати, потрясла спросонок головой. Нет, это не сон – за окном по затянутому осенним дождем Гудзону медленно плыла огромная баржа. Валенсия зашла в «Самсунге» в свою электронную почту. Действительно, письмо:

Mark Melanger:

To Valencia c/o Mr. Glen Breslou

Дорогая Валенсия,

Я выполнил свое обещание. И хорошо понимаю, что этим я обязан тебе. Без твоей жертвенной помощи у меня не было бы ни лаборатории, ни возможности успешно закончить свою работу. Церемония вручения премии состоится, как обычно, 10 декабря. Нобелевский комитет сообщил мне, что я имею право пригласить на эту церемонию и банкет четырнадцать гостей. Я очень надеюсь, что ты примешь мое приглашение, которое прилагаю вместе с авиабилетом первого класса «Нью-Йорк – Стокгольм» на девятое декабря и ваучером на номер в «Гранд-отель» в Стокгольме. Заодно сообщаю официальную инструкцию, присланную мне Нобелевским комитетом: «Церемонии вручения Нобелевской премии в Стокгольме и Нобелевский банкет являются строго формальным мероприятием. Мужчины должны быть во фраках и белых галстуках, дамы в вечерних платьях. Это прекрасное время, чтобы выглядеть по-королевски! Подробности на сайте Нобелевского комитета».

Уверен, что ты будешь неотразима, как всегда.

До встречи в Стокгольме,

Марк.

Валенсия дважды перечитала письмо и подняла глаза на маленькую иконку-складень, которую вместе с Библией месяц назад купила в церкви Святой Троицы и поставила на тумбочку возле своей кровати. Неужели это Создатель помогал ей сражаться во сне с ужасными силами тьмы и внял ее молитвам так, что «управил» ей встретиться с Марком?

Нобелевская речь Марка Меланжера была краткой, он сказал:

– Ваше Величество! Дамы и господа! Каждый раз, когда я выступаю не перед физиками, мне приходится объяснять, что такое нанотехнологии. Хотя первый нанотехнолог жил еще в позапрошлом веке и о нем даже написан знаменитый роман. Да, еще в 1881 году русский писатель Николай Лесков написал роман об одном мастере, который подковал блоху. Представьте себе, этот мастер по имени Левша сделал столь маленькую подкову, а к ней еще и такие крохотные гвозди, что смог подковать блоху! Это и был первый нанотехнолог. Но, к сожалению, главная черта русского характера – все секретить, даже технологию ковки блох. И нам пришлось все изобретать заново. Но вместо того, чтобы рассказывать вам о нанотехнологии, я вам ее покажу. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Сейчас у нас декабрь, ваш Стокгольм накрыт полярной ночью и солнца нет почти круглые сутки. Чтобы освещать улицы, согревать дома, украшать рождественские елки, двигать поезда и метро, поднимать шлюзы, вам приходится тратить миллионы киловатт электроэнергии и для этого танкерами привозить нефть из арабских стран и покупать газ у Норвегии и России. Которые, как Путин, могут в любой момент отключить газ и оставить вас без света и тепла. Правда, так было до сегодняшнего дня. А теперь – смотрите, вот я достаю из кармана, казалось бы, простую компьютерную флешку. Самую маленькую, меньше моего мизинца. Но это не флешка. Это нанобатарея с лазерным пучком света. Когда-то люди жили при лучинах и думали, что у них светло. Потом сделали свечи, зажигали в доме сто свечей или двести и думали, что у них светло. Потом пришло электричество, люди включали лампочки мощностью двести или триста свечей и думали, что у них очень светло. Сейчас в этом зале прожекторы мощностью в тысячу свечей освещают сцену, в люстре горят лампочки, и мы думаем, что у нас светло. Но светло – это вот…

Стоя у трибуны на сцене заполненного роскошной публикой Стокгольмского концертного зала, где десятого декабря шведский король ежегодно вручает новым лауреатам нобелевские медали и премиальные чеки, Марк Меланжер поднял руку со своей крохотной нанобатареей, и вдруг яркий сноп света – не сноп даже, а ярчайшее сияние, во сто крат сильнее любого полярного сияния – ударил в потолок и пролился оттуда на зал ослепительным солнечным светом. Марк стоял над залом с ручным солнцем в поднятой ладони, как Прометей с украденным у Солнца огнем, и овации всколыхнули зал. Все, даже король с королевой и члены Нобелевского комитета, встали, аплодируя, со своих залитых солнечным светом красных кресел, и Валенсия, стоя в третьем ряду и глядя на Марка, вдруг подумала: «А ведь я хочу родить такого же! Да, черт возьми, это же мой лучший мужчина! Все другие, кто был у меня – даже Ребер, даже Стэнли – это гм… любовники. Умелые, мощные, но – любовники. Разве я когда-нибудь хотела от них детей? А этот худой и уже наполовину лысый, нестильный даже во фраке – Мужчина с большой буквы. И я хочу от него мальчика…»