Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он оделся и, проходя через гостиную, увидел, что Рэйчел Паттон крепко спит на диванчике, «Маг» Джона Фаулза лежит открытым на полу, как упал; в кинескопе – «Три марионетки», весь свет включен, окно открыто и дождь забрызгал подоконник.
На подходе к автобусу президента Дрискилла поджидало неизбежное. Сэм Бакмен из «Сан-Диего юнион» высмотрел его первым и поспешил преодолеть разделяющие их триста футов. Фелиция Лэнг из «Майами геральд» заметила, как тот поспешает чуть не бегом, и устремилась следом, а Билл Мардж из «Де-Мойн регистр» уже догонял обоих. Но всех троих опередили два газетчика из «Тайм» и «Роллинг стоун». Дрискилла окружили.
– Привет, Бен, – начал Мардж. – Что вы можете сказать по поводу сообщения Ласалла?
Фелиция Лэнг подхватила:
– Мистер Дрискилл, что вы делали на Шелтер-Айленд в ночь убийства Дрю Саммерхэйза?
Бакмен одышливо просипел:
– Лучше вам высказаться не откладывая, мистер Дрискилл. Либо вы очистите воздух, либо… – Он пожал тяжелыми округлыми плечами, предоставляя ему самому догадываться о последствиях.
Дрискилл дождался, пока у них кончатся вопросы.
Еще несколько репортеров, углядев мини-митинг, направлялись к ним. Как бы их угомонить? Выбора у него, понятно, не было. Сегодня день Никсона.
– Мы все прекрасно знаем, каким образом мистер Ласалл проводит свои программы. Мне представляется группа выдумщиков, подсказывающих ему из темной комнаты самые нездоровые идеи. Кому мы можем причинить больше вреда? Где больное место? Очевидно, кто-то предложил эту безумную историю, и Ласаллу она понравилась. Он прикинул, как ее обыграть, и вывел в эфир. Не удивительно, что его информатор остался анонимным – вероятно, это один из его людей, из тех, кто подает ему идеи. Давайте начистоту – я и близко не был в ту ночь к Шелтер-Айленду, и заявление Ласалла висит в воздухе – как всегда.
– Значит, вы объявляете его лжецом? – спросил Мардж.
– А что, разве не так?
Репортеры улыбнулись, но не засмеялись – как видно, в такое раннее утро не до иронии.
– Конечно, я объявляю его лжецом. А теперь давайте вернемся к своим делам.
Он добродушно растолкал их, направившись к автобусу. Дальше будет хуже. «Это отвлечет внимание от президента, в чем есть и хорошая и плохая сторона, – размышлял он, – но для Бена Дрискилла тут ничего хорошего нет». Ему хотелось зарыться поглубже, да там и остаться. В памяти мелькнул Дэйд Персиваль. Чертов Ласалл! Если у него действительно есть свидетель… Что толку гадать. Да и не в стиле Ласалла обзаводиться настоящими живыми свидетелями.
Они сидели в заднем отсеке президентского автобуса. Президент с Линдой расположились ближе к водителю, собрав вокруг себя рабочую пресс-группу.
Линда Боннер над головами поймала взгляд Дрискилла и подняла руку, скрестив пальцы, с широкой ухмылкой на лице. «Дела – лучше не бывает», – говорила эта ухмылка. Может, и она была, как выражалась Эллен Торн, в отказе.
Первая остановка намечалась в крошечном городке Линкольн в Вермонте. Здесь президент родился, и здесь он до сих пор содержал на равных правах с двоюродными братьями маленькое юридическое бюро. Автобус развернулся и остановился перед универмагом, прямо из добрых старых времен «Метро-Голдвин-Майер», когда Мики и Джуди подыскивали себе подходящую сараюшку для своего шоу. Следом подкатили три полных автобуса журналистов и два фургона с аппаратурой. Все они встали вплотную к желто-красной цветочной клумбе. В Линкольне время застыло на месте. Два-три десятка горожан, собравшихся перед универмагом, захлопали в ладоши, завидев Чарли с Линдой. Они знали его с детства. Он им нравился, но все-таки это не то, как если бы, скажем, Клинт Иствуд снимался в фильме у них в городке.
– Как делишки, Чарли? – выкрикнул кто-то, а другой поднял над головой малыша в летнем костюмчике и в чепчике и предложил:
– Мистер президент, не хотите ли расцеловать нового избирателя?
И конечно, Чарли – с таким видом, словно собрался поиграть в гольф – подошел и расцеловал не только младенца, но и мамочку, и пожал руку отцу, и, должно быть, сказал что-то приятное и забавное, потому что вокруг рассмеялись.
Кто-то потянул президента за руку, и тот поспешно вдвинулся между горожанином и агентом секретной службы, уже изготовившимся к убийству. В таких местах, как Линкольн, среди своих, агенты сходили с ума от бессилия. Чарли знал этих людей и, видит бог, никому не собирался позволять себя от них защищать. Великолепный кадр. Репортеры, фотографы, телевизионщики собрались вокруг, тесня местных и отталкивая их с дороги. Президент дождался общего внимания и заставил всех притихнуть.
– Одно словечко для репортеров, ради хорошего начала дня. Я сегодня отправляю личное письмо – назовите его призывом – великому американцу Шерману Тейлору с просьбой присоединиться к нашим жизненно необходимым мирным инициативам в Мексике. Я прошу его сопредседательствовать с адмиралом Сэмом Лордом в нашей мексиканской делегации. Надеюсь на скорый и утвердительный ответ. Мечтаю увидеть, как герою войны генералу Тейлору вручают Нобелевскую премию мира за его усилия в Мексике. Адмирал Лорд с нашей делегацией отправляется туда в ближайшие дни. Когда вы рассядетесь по автобусам, Александра раздаст вам всем копии письма.
Младенец расплакался, но пожилая женщина, видимо, бабушка, успела запечатлеть на пленку поцелуй президента, так что все было в порядке, и президент, пройдя мимо, направился в универмаг. Дрискилла и Мака, которые держались вплотную к нему, протолкнуло в дверь потоком устремившихся следом людей. Здесь сцена была еще кинематографичнее, чем снаружи, – ожившая картина Нормана Рокуэлла. Здесь стояли пузатые печи, и ледогенераторы в деревянной обшивке, и автоматы колы производства конца сороковых годов; пара старичков покуривали трубки, набитые вишневым табаком и – честное слово – один из них облизывал фруктовое эскимо на палочке! Пять-шесть завсегдатаев стояли в кружок с чашечками кофе и спокойно улыбались вошедшему президенту.
Тот не подвел.
– Артур, как поживаешь? Не видел тебя с прошлого лета – как твоя нога? Сэм, как дела? Как школа, молодой человек? – Щелкали фотоаппараты, жужжали видеокамеры. – Бетти… – Подойдя ближе к пожилой женщине, стоящей у бочки для солений, Чарльз понизил голос, так что слышно было лишь тем, кто стоял рядом. – Мне так жаль Оуэна. – Женщина подняла глаза, нижняя губа у нее задрожала.
– Он свое пожил, мистер президент. Он был бы рад, что вы его помните.
– Он знает, Бетти, он знает. Крепись, милая. – И он обнял ее за плечи, прикрывая от камер, а ее рука снова и снова поглаживала его широкую спину.
Затем, обернувшись к прилавку, он радостно ахнул.
– Мэгги, чертовка! – Он перегнулся через витрину с брелоками, конфетами и кувшинчиками вермонтского кленового сиропа, чтобы чмокнуть ее в щеку.
Мэгги была крупной женщиной с длинными светло-русыми волосами; рукава черно-красной клетчатой фланелевой рубахи закатаны выше локтя, а поверх она носила жилет. За пятьдесят, но из тех крепких женщин, которым самой судьбой предназначено заправлять в лавке или на стоянке грузовиков или водить автобус и знать наизусть всех своих клиентов.